Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

Предусмотрительность Румянцева и жесткость его приказа сыграли свою роль. Репнин, подойдя к Измаилу 26 июля, разделил свой корпус на четыре отряда и двинул их на штурм городского вала. Четыре батальона гренадер и четыре орудия полевой артиллерии под командой генерал-майора Григория Потемкина пошли с правой стороны; вторую колонну составили два батальона егерей под командой подполковника Фабрициана; третья часть состояла из Кабардинского и Санкт-Петербургского полков и Киевского батальона и четырех полевых орудий под предводительством барона Игельстрома; четвертую колонну из двух гренадерских батальонов с двумя орудиями вел бригадир Ржевский. Конница расположилась посредине пехоты.

При виде грозно надвигавшейся на Измаил русской силы турки не выдержали: поспешно поднялись из своего лагеря, раскинувшегося недалеко от города, и ушли в сторону Дуная, чтобы скрыться за этой водной преградой. Князь Репнин, увидев отступление неприятеля, тоже повернул свои колонны вслед за ним и стал его преследовать. Турки упорно уклонялись от боя, ретировались в разные стороны: одна колонна пошла вниз по Дунаю, другая – несколько правее, к крепости Килия. За первой колонной устремился со своим отрядом генерал Потемкин, за второй – бригадир Ржевский, в подкрепление которому Репнин послал казачий полк Иловайского и два эскадрона карабинеров под командой майора Ладыженского. Оставшиеся части бригадира Игельстрома и подполковника Фабрициана Репнин расположил так, чтобы можно было их использовать для помощи как той, так и другой колонне, если таковая понадобится. Острогожский гусарский полк повернул снова к городу для «примечания и отражения всего, что бы оттоль ни показалось».

Шесть верст преследовали донские казаки, гусары и карабинеры турок, постоянно вступая с ними в бой. Но те не хотели драться, их отступление было похоже на бегство. Этим не могли не воспользоваться наши легкие войска – «великое число турок срубили и взяли в плен». Во время преследования было убито более тысячи, а взято в плен 972 человека.

Приближалась ночь. Пошел сильный дождь. Пушки то и дело застревали в вязкой почве, приходилось спешивать казаков, чтобы вызволить их из грязи. Усталость людей и изнурение лошадей были настолько велики, что преследование неприятеля, направившегося к Килии, стало невозможным.

Повернули к Измаилу. Впереди с двумя батальонами егерей и батальоном гренадер шел Потемкин, вслед за ним со всем корпусом двигался Репнин. Потемкин, исполняя приказ Румянцева, послал одного из пленных сказать, «чтобы все сдались, коль желают пощады». За городским валом открыли было пальбу, но тут же прекратили, как только выслушали ультиматум. Оставшиеся в городе турки сдались. Русские войска беспрепятственно заняли вал, стоявшую на нем артиллерию, вошли в город.

На другой день из мечети и соседнего дома засевшие там турки открыли стрельбу, пришлось штурмом брать мечеть и дом. И еще небольшая стычка произошла с такими же фанатиками, засевшими на близком от города острове. Егеря, перейдя глубокий брод, «иных побили, а прочих взяли в плен».

Из допросов пленных, среди которых оказались именитейшие люди Турции, выяснилось, что в Измаиле накопилось больше двадцати тысяч разбитых под Кагулом турецких войск во главе с такими известными военачальниками, как Абаз-паша, Абди-паша и янычар-ага Капикарам. Но приказ визиря идти в Измаил, чтоб как можно дольше держаться в тамошнем укреплении, они не могли исполнить. Устрашенные поражением под Кагулом, турки больше не помышляли о сражениях, а только о спасении живота* своего, и думали лишь о том, куда безопаснее удрать. А в Измаиле, как только беглецы туда прибыли, они разграбили город, взбунтовались против своих командиров, янычар-агу посадили под караул.

Правда, потом одумались и выпустили его. Но, напуганные таким поворотом событий, Абаз-паша, Абди-паша поспешно покинули город, переправились через Дунай. А другие командиры растерялись и не смогли взять власть в свои руки.

37 пушек, 6 знамен, великое число мулов и верблюдов с экипажами, много тысяч разного скота, около 9 тысяч пушечных ядер, 95 бочек пороха и другие артиллерийские припасы, около 500 турецких сабель и ружей, большое количество муки и другой провизии – такие трофеи достались в руки победителей.

«С нашей стороны, – доносил Румянцев Екатерине, – в сию Измайловскую экспедицию убиты: поручик – 1, капрал – 1, бомбардир – 1, служитель артиллерийский – 1, гренадер – 5, волонтеры – 2. Ранены: капрал – 1, карабинер – 1, гусары – 2, казаков – 3, егерь – 1, гренадер – 2».

В лагере при устье реки Кагул, где совсем недавно произошла ожесточенная битва, уже ничто не напоминало о ней. Все было убрано и приведено в порядок. Мирно паслись лошади, сновали между палатками люди, жгли костры, готовили себе пищу, вспоминали свои родные села и деревни. Так хотелось им забыть обо всем ужасном, кровавом, что было совсем недавно на этой древней земле.

Румянцев же и теперь думал о войне, о том, как наиболее успешно развить наметившийся успех в борьбе против извечного неприятеля России. Легкая победа при Измаиле вполне понятна – турки еще не успели опомниться после Кагула. Но это настоящие воины, мужественные, отчаянные, настойчивые. Конечно, немало голов слетит в Константинополе после Ларги и Кагула с турецких плеч: султан не любит побежденных, но придут другие храбрецы на их места, и борьба вновь вспыхнет с ожесточенной силой.

У шатра главнокомандующего поставили походный столик. Румянцев сидел, склонившись над картой, часто поглядывая за Дунай. Килия, куда пошли полки князя Репнина, вскоре должна пасть.

Думалось, получив уверения прибывших оттуда жителей, что сей город турки и не станут удерживать за собою. Но князь уверяет, что он обнесен валом с каменной одеждой, водяным рвом и имеет контрэскарп каменный. А притом он полагает, что и турецкому корпусу, выгнанному из Измаила, негде больше деваться, как засесть в этой крепости или в Аккермане. К тому же и крымский хан с татарской конницей стоит в десяти часах от Килии, так что может оказать помощь в любое время… «Прав, видимо, князь Репнин, небезопасно посылать к Килии отряд, который за сто верст должен удалиться от всякого подкрепления. Не лучше ли сию экспедицию предпринять в ту пору, когда граф Панин возьмет наконец Бендеры и может тогда часть осадной артиллерии выделить нам…»

Румянцев вот уже несколько часов не отрывался от карты. Какая-то неведомая сила снова и снова притягивала к ней. «Однако ж пусть князь со своим корпусом от Измаила идет вверх по Ялпуху, чтобы быть всегда готовым пойти на Килию, – прикидывал полководец. – Вот если б граф Панин взял Бендеры и мог выделить тогда часть своих легких войск, которые вместе составили б пристойный деташемент для попытки взять Килию… Ну а пока Бендеры остаются турецкими, нам надобно держать Измаил, укреплять его, по возможности. Для этого пошлю туда инженера генерал-майора Голенищева-Кутузова… Но вот что странно, князь Репнин предлагает батальоны князя Трубецкого направить в Измаил, а свои батальоны двинуть на его место… Какой смысл он увидел в том, чтобы гонять с места на место недавно вышедших из боя солдат? Не лучше ли оставить тех, которые уже стоят в Измаиле, в покое, а с батальонами Трубецкого соединиться на походе и далее идти вместе? Неужто он, опытный командир, не увидел сразу две пользы в этом: и город не оставит без наших войск, и батальоны Трубецкого, идущие на соединение с корпусом Репнина, не будут утомляться дальним поворотом, а проделают гораздо меньший путь».