Отражение в мутной воде - Елена Арсеньева

Он похлопал себя по груди, и Тина вспомнила, как тогда, припервой встрече, она подумала, что луврский бичара купил медальку вместе собмундированием. Нет же – «получил в Афгане»!

В Афгане… ее сны!

На Голуба слово «Афган» тоже произвело впечатление. Щека егодернулась, но он тотчас овладел собой.

– Можешь перевести им, что я скажу? – спросил у Рока.

Однако «юный нахимовец» уже как бы расплывался прямо наглазах. Руки повисли словно плети, ноги нелепо подгибались, будто макаронины…Смертельная бледность заливала лицо, дыхание со свистом вырывалось из груди.Казалось, его внезапно настиг приступ болезни, – и Тина невольно вспомнила своивидения.

Георгий глянул на нее; почуяв неладное, стиснул ее руку.Тина зажмурилась, пытаясь спастись от нахлынувшей вдруг тоски, жалости –безрассудной жалости к нему, к себе, ко всем согнанным сюда людям, даже кГолубу, почему-то прежде всего именно к Голубу, который, может быть, крикомкричит сейчас в душе, прощаясь со всеми своими замыслами… Даже к пародии начеловеческое существо, качавшееся посреди зала, она чувствовала сейчас толькожалость.

– Кому… чего сказать? – едва ворочая языком, пробормоталРок. – Же ву при… мать вашу, с-суки! Мужики, ну будьте людьми, дайте курнуть!Фюмэ, фюмэ… А ты, мать-командирша, чего пялишься?

Резко повернулся к человеку в черном свитере и, шатаясь,двинулся на него, нелепо размахивая руками, бормоча несуразное:

– Молчишь? Молчишь, да? Ма-ма-ша Кураж! Знаю я вас, сук!Покажи, на кого больше похожа? А ну? А ну-ка! Хочешь? По глазам вижу, чтохочешь! Ну, говори!

И дрожащей рукой принялся расстегивать штаны.

Предводитель террористов резко стиснул руки за спиной,словно боялся дать им волю и запачкать о расплывшееся лицо, утратившее всякоесходство с человеческим. Но боевик в черной куртке, который, похоже, усталсдерживаться, ринулся вперед – и с явным наслаждением ударил Рока в лицо.

Кулак с чмоканьем влип в физиономию.

Удар был страшный. Рока отбросило к стене, и, падая, онсильно ударился головой о колчан, висевший на боку каменного лучника.

Женщины закричали. Японец, таскавшийся со своей камерой какпроклятый, упал на колени.

– Ах вы, сволочи! – вскричал Голуб, сжимая кулаки, иоператор, словно завороженный мощью его голоса, вновь вскинул камеру,запечатлев эти кулаки, эти широкие плечи, эту стать разъяренного русскогомедведя.

– Быть не может… – прошептал вдруг Георгий, уставившись начеловека в черном свитере. – Этого не может быть!

Тина едва расслышала его слова. С ней творилось что-тонеладное. Возможно, вид крови или зрелище непрекращающейся жестокости такподействовали, но ее внезапно затошнило. Закружилась голова, все тело покрылосьхолодным потом, а мгла, опять затянувшая глаза, выделывала со зрением какие-тостранные фокусы.

Чудилось, мраморные фигуры вокруг меняют свои очертания,оживают… заносят копья, натягивают луки, вздымают мечи… Да нет, это не кроваваяпелена застилает взор – это серая каменная пыль реет в воздухе, заставляядрожать и колебаться горные вершины, оглохшие от непрерывной пальбы. Вдребезгиразбита вековая тишина, царившая в Ущелье тысячи воинов. Бой, нескончаемый бой…А может быть, вершится страшный колдовской обряд, который одних погружает внепробудный смертный сон, а других вызывает к жизни из небытия?

Грозно хмурятся лики каменных исполинов. Вздрагивают,пытаясь приподняться, их руки – горные хребты, тянутся к оружию – скалам. Амраморные кентавры, амазонки, лучники, копьеметатели и меченосцы уже схватилисьдруг с другом, не разбирая правого и виноватого.

И вдруг шевельнулась серая фигура, покрытая пылью, будтосаваном. Подняла голову. На мертвом лице сверкнули, точно последние каплижизни, яркие бирюзовые глаза. Сухие, бескровные руки шарят по полу…

Рок медленно приподнял голову, слепо шаря по невысокомупостаменту, на который его бросил удар. Пытаясь удержаться на ногах, оперся околено лучника, схватился за колчан – и в следующий миг серые, мертвые тени вУщелье тысячи воинов вернулись к жизни, услышав его торжествующий вопль:

– Держись, ребята! «Духи» уходят!

И палец уже давил на спусковой крючок.

Рок, чудилось, слился с пистолетом, сделался с ним единымсуществом, он словно бы исторгал пулю за пулей не из оружия, а из собственнойруки. Выстрел, выстрел. Еще выстрел, и еще!..

И тут же – ответная очередь, кровавой чертой перечеркнувшаятщедушное тело, изломавшая его, пригвоздившая к полу. Несколько последнихсодроганий, улыбка на мгновенно пересохших губах – и серая пыль вновьзапорошила глаза Рока.

Тина укусила себя за руку. Вокруг кричали, оглушая, кричалидо звона в ушах. Она слепо нашарила рядом Георгия, уткнулась в него, не желаяничего слышать, видеть, знать… но глаза невольно открылись, и она уставилась надва неподвижных тела, распростертых посреди зала.

Террорист в черной куртке судорожно прижимал к груди руки;пальцы, казалось, были опутаны красной нитью. А рядом, вытянувшись во весь свойогромный рост, замер губернатор Приамурского края Анатолий Голуб, и дыра в еголбу пузырилась кровью, словно каинова печать.

Человек в черном свитере одним прыжком перелетел через зал иупал на колени рядом с Голубом. Сдернул перчатку, пошарил худыми смуглымипальцами по шее, нащупывая пульс, приподнимал веки, заглядывал в закатившиесяглаза… И вдруг замер в растерянности, свесив руки, как бы смирившись снеобратимостью случившегося.

Тина с трудом переводила дыхание. Георгий в тревоге глянулна нее – но сразу вновь повернулся к главарю террористов.

Тот медленно встал, словно бы не совсем отдавая себе отчет,где находится и что с ним. И вдруг метнулся к японцу, вырвал из его руквидеокамеру и шваркнул о стену с такой силой, что осколки пластмассыразлетелись в разные стороны. Ударил каблуком по вывалившейся кассете – раз,другой… И, овладев собой так же внезапно, как и впал в это секундное безумие,отошел под прикрытие огромного кентавра, перегородившего зал; оперся о егопьедестал.

– Боже ты мой! – прошептал вдруг Георгий с потеряннымвыражением. – Да ведь не может этого быть! Экая пошлятина! А я-то… Убить менямало, дурака, трижды идиота!

Тина глянула непонимающе, однако Георгий угрюмо покачалголовой, ничего не объясняя.