Мое непреклонное сердце - Джо Гудмэн

Теперь смутился Колин.

— Но ведь мы поженились, — сказал он. — Конечно, у нас должна быть общая комната,

— Ты бы спросил сначала меня. Это так не делается. По крайней мере в таком доме, как Уэйборн-Парк, — здесь десятки свободных комнат. Мы можем выбрать смежные комнаты здесь, в южном крыле, если ты предпо-читаешь уединение, или в северном крыле, если ты ничего не имеешь против соседства с моими сестрами.

Колин сел на край постели и снял сапоги. Он вытянул ноги, скрестив щиколотки.

— Мерседес, — терпеливо начал он. — Мы уже были в этой комнате вместе. И я не вижу разницы…

— Разница есть. Когда я приходила сюда, я могла уйти. У меня была своя комната. Я не могу находиться с тобой здесь… все время.

— Но, Мерседес, ты моя жена. Она повертела кольцо на пальце. — У меня было больше свободы, когда я была твоей любовницей.

Он выпрямился и смерил ее холодным взглядом.

— Немного поздновато для сожалений. Ты уже сказала, что сегодня все было не так, как ты задумала. Прибавь еще и это в список своих претензий.

— У меня нет никаких претензий, — сказала она, повышая голос. — Кроме этой. Я не предполагала, что ты захочешь общую спальню.

— А я не предполагал, что ты захочешь спать отдельно.

Мерседес удивленно посмотрела на него. Раздражение улетучилось, как только ветер подозрений перестал надувать паруса самолюбия. Она с сожалением покачала головой и улыбнулась.

— Я не говорила, что хочу спать отдельно, — сказала она. — Я только хочу иметь свою комнату. Это совершенно разные вещи.

Она подошла к постели. Колик разомкнул ноги и поймал ее коленями. Мерседес положила ему руки на плечи.

— — А что касается моих слов, что сегодня все не так, как я себе представляла… Ты ведь не знаешь, но я всегда думала, что дядя продаст меня кому-нибудь из своих друзей. Он часто грозил мне этим. И если бы я не помогала ему держать на плаву Уэйборн-Парк и не заботилась о его детях, граф давно бы продал меня с аукциона.

Колин знал, что это чистая правда. Внутри у него все сжалось.

— Значит, ты не разочарована? — сменил он тему.

— В чем? — не поняла она.

— Ты же хотела венчаться в саду.

— Это вообще могло случиться в тюрьме, — напомнила она ему. — А ты завалил всю часовню цветами. Это было так замечательно!

— Нам так и не удалось провести весь день вместе.

— Но зато позже я оценила наше уединение.

— Мы завершили нашу свадьбу в библиотеке.

— А если посмотреть по-другому: мы отсрочили этот спор.

Мерседес ожидала, что он рассмеется. Или по крайней мере улыбнется. Но он не сделал ни того, ни другого. Он молча смотрел на нее, и в глазах его она увидела такую обнаженную боль, что у нее перехватило дыхание.

— Колин, что с тобой?

Он привлек ее к себе. Прижался лицом к ее груди. И почувствовал, как тонкие пальцы погладили ему волосы. Обхватив его шею, она баюкала его как ребенка.

— Что случилось? — спросила она. — Я же вижу — что-то не так!

Он молчал несколько долгих секунд, потом отпустил ее и встал. Добавил вина в бокалы, предложил ей. Она отказалась. Он отошел, чувствуя на себе ее взгляд,

— Да, кое-что есть, — сказал он наконец. — И самое ужасное, что ты об этом не знаешь.

Мерседес машинально скрестила руки на груди. Такой защитный жест помогал ей обычно унять спазмы в животе. Сейчас это не помогло.

Он и сам не знал, что сейчас скажет, пока не произнес первую фразу:

— Я никогда не говорил тебе о своих родителях. У нее не было никакого ясного представления, что он хочет ей сейчас рассказать, но она ни за что бы не догадалась, о чем пойдет речь. Скорее смущенная, чем испуган-ная, Мерседес перевела дыхание.

— Продолжай.

Об этом трудно было рассказывать.

— Они были убиты, — сказал он. — Как и твои.

Первой мыслью Мерседес было выразить свое сочувствие. Она молчала, потому что не знала, что ответить.

— Точно так же, как и твои.

Она нахмурилась:

— Я не понимаю.

— За полгода до того, как были убиты твои родители, на том же участке дороги случилось ограбление. Помнишь? Ты рассказывала мне об этом в первый вечер, как я у вас появился.

— Да, я помню тот случай, — сказала она. — Кучера застрелили. Родителей троих мальчиков убили.

Он подождал, чтобы она смогла осмыслить сказанное. Она знала об этой истории так давно, что вспоминала о ней без всяких переживаний. Это было как бы неотъемлемой частью ее собственной трагедии, фоном тех ужасных событий, унесших жизни ее родителей. Теперь ей стало все ясно.

— Трое мальчиков, — прошептала она. — Ты, Декер и Грей.

— Да.

И вместо того чтобы выразить ему свое сочувствие, она спросила:

— Почему ты раньше не рассказал мне об этом?

— Потому что я сомневался, выйдешь ли ты тогда за меня. Ведь я считаю, что это твой дядя убил их.

— Убил их… убил их… убил…

Мерседес медленно покачала головой — то ли потому, что отказывалась верить этому, то ли чтобы стряхнуть с себя наваждение.

— Ты ошибаешься, — медленно произнесла она. Но сказано это было без особого убеждения. Она была слишком потрясена, чтобы защищаться. — Так, значит, ты пытался добраться до него в первую очередь из-за этого?

— Это он хотел до меня добраться, — сказал Колин. Он пристально посмотрел на нее. Ее била дрожь. Жар от камина уже не согревал ее, а лицо будто стянула ледяная маска. — Пока я сюда не попал, у меня вообще не было никаких подозрений или предвкушений.

— И тогда ты стал говорить со мной.

— А ты стала говорить со мной, — напомнил он ей. Колин глотнул вина. Он рассказывал эту историю всего несколько раз в жизни. Когда ему было восемь, Каннингтоны не поверили ему. Это заставило его молчать до двенадцати лет, пока он не поделился ею с Джеком Куинси. Позже он рассказал ее миссис Ремингтон. Совсем недавно он открылся Обри Джонсу.

Он редко рассказывал свою историю не потому, что это было тяжело вспоминать. Все случилось так давно, что сегодняшний Колин думал об этом, словно все произошло с кем-то другим. К сожалению, это было не так. События той ночи затрагивали именно его. Он молчал только потому, что с каждым новым рассказом они казались ему все менее реальными. И он боялся потерять связь со своим прошлым. Чем старше он становился, тем больше начинал понимать, почему Каннингтоны сразу же не поверили ему.

— Я сам видел, как убили моих родителей, — сказал он ровным голосом, лишенным всякого выражения. — Я видел, как упал с козел кучер почти сразу же, как остановилась карета. Они не сделали ни одного предупредительного выстрела. Не потребовали, чтобы он спустился. Он не был вооружен, а значит, не мог им ничем грозить. Его убили, потому что это заранее было решено.