Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Коллегия иностранных дел представила императрице «рассуждение» о том, что «война персидская ее императорскому величеству очень убыточна становится, а содержание завоеванных персидских провинций очень трудно, и едва ли когда могут быть получены от них выгоды, каких сначала ожидали; с другой стороны, турки не желают расширения и утверждения русского владычества в Персии точно так, как и усиление турок там противно русским интересам, и Россия никаким образом не может допустить их до Каспийского моря». На этом основании в свое время Долгорукову и Левашову были даны указы о заключении мира с уступкой территорий, если они усмотрят, что в Персии утвердится «такой владетель, который в силах поддержать себя». Теперь же на турок полагаться нельзя, а тем более допустить их примирение с шахом в ущерб империи. А потому следует стараться заключить договор с Тахмаспом и употреблять все способы для отклонения его от союза с Портой. Если шах не согласится на договор без уступок, то они могут быть обещаны; но действительно делать их опасно до тех пор, пока шах не утвердится на престоле и не окончит свои дела с турками, ибо они могут овладеть уступленными областями. Следовательно, надо поторопить Левашова, чтобы он старался как можно скорее заключить договор с шахом.

Императрица одобрила этот план. Указ Левашову от 7 июня 1730 года констатировал, что победы Тахмаспа стали свидетельством объединения вокруг него «персицкого народа», и разрешал командующему заключить с ним договор «по силе прежних форм», тут же предусматривая возможность уступки прикаспийских провинций. Более того, Левашов был извещен о том, что прибывший в Москву посол шаха сам предложил навсегда отдать русским Гилян и прочие владения за помощь в войне с турками, но получил отказ. В итоге генералу предписывалось на переговорах сначала «стоять» на прежних позициях, а затем можно отдать шаху сначала Мазандеран и Астрабад, затем Гилян и, наконец, прочие земли «до Куры реки, а не далее» — при единственном условии: Иран никому, в том числе туркам, не должен их уступать. Оставшиеся провинции также могли стать предметом торга, и генерал имел право пообещать «еще нечто уступить».

В декабре к Левашову дошла грамота Анны Иоанновны от 7 октября 1730 года на имя шаха. Она содержала поздравления «доброго нашего соседа» с победами над «бунтовщиками» и турками и извещала об искреннем желании «к востановлению Персидского государства и ко утверждению всегдашней между Нами древней дружбы», ради чего и был отправлен указ «к вышеупомянутому нашему генералу Левашову, дабы он как Гилянь, так Астару и прочие провинции, по самую реку Куру, во владение вашего величества не токмо уступил, но и действительно отдал, и тамо обретающиеся наши российские войска вывел, и шел бы к Куре и тамо с войском остановился, и то до времени и до тех мест, пока турки из вашего величества владения войски вашими выгнаны будут». О том же речь шла и в другой грамоте, от имени канцлера Г.И. Головкина, адресованной «верховному министру и поверенному векилю» Тахмасп Кули-хану.

Эти документы ни в коем случае не должны были попасть «в турецкие руки», и Левашову разрешалось не спешить с их отправкой, а о содержании известить адресатов «на словах», что он и сделал. Поступившие новости о вызывающе неприличном приеме Тахмасп Кули-ханом российских представителей вызвали тревогу. Новые указы повелевали Левашову в случае вторжения защищать Гилян; в крайнем случае отступить до Куры и далее, но оборонять Баку. 5 ноября императрица указала «все провинции отдать» (и не на словах, а «действительно учинить») за «волности в торговле» и при обещании персов не творить «отмщения» бывшим подданным за службу русским. Если же шах такого обещания не даст, то и тогда заключение договора нельзя «останавливать», а построенные крепости следует «разорить». Анна собралась было заменить Левашова генералом Вейсбахом, однако передумала и произвела Василия Яковлевича в генерал-аншефы и «главные командиры» Низового корпуса, но направила к нему «вторым полномочным министром» старого и полуопального петровского дипломата П.П. Шафирова с теми же инструкциями.

Пока Шафиров неспешно собирался (от Коллегии иностранных дел он требовал обеспечить его лучшими собольими и горностаевыми мехами, ибо в Персии иных, как уверял барон, «не употребляют»), Левашов принял и с честью отпустил прибывшего из России посла Мирзу Ибрагима и требовал в добавку к шести с половиной тысячам своих солдат и офицеров (из которых 1463 были больны) еще 10 806 человек. Муртаза Тевкелев так и не сумел получить аудиенцию у шаха, и генерал всерьез опасался, что Тахмасп Кули-хан может выполнить свои угрозы — вторгнуться в Гилян. Только поздней осенью он смог вздохнуть с облегчением. В доношении от 22 ноября Левашов доложил, что «страх миновал»: отступавшие на зимние квартиры иранские войска прошли мимо и двинулись на Астрабад; со слов своих шпионов генерал передавал, что «оной зверь» Надир якобы «убит параличем и руки лишился».6 декабря командующий известил, что решил царские грамоты к шаху с объявлением об отдаче земель до Куры пока не отсылать, «чтоб прежде времени не подать робостново образа».

Целью сознававшего слабость российских позиций Левашова было поддержание дипломатическими средствами «баланса» между Османской империей и восстанавливавшим силы Ираном. Но как раз в 1730-1731 годах к военным поражениям турок добавилась серия восстаний в Стамбуле после известий о поражениях турецких войск и сдаче Тебриза. Восставшие во главе с матросом Халилом по прозвищу Патрона в сентябре 1730 года вынудили власти казнить великого везира Ибрагима-пашу, низложили султана Ахмеда III и добились отмены ранее введенных налогов и пошлин. Раскол в среде повстанцев позволил новому султану Махмуду I (1730-1754) убить Халила, но в начале 1731 года Стамбул потрясло новое восстание городских низов, к которому примкнула часть янычар.

Командующему пришлось даже приходить на помощь «мнимым друзьям»: сдавший город гарнизон Ардебиля во главе с Али-пашой нашел убежище на российской территории в Астаре, куда его впустил генерал Фаминцын. 1730 год прошел в бесплодных переговорах с прибывшим в Решт эхтима-девлетом Мирзой Рехимом. Вновь с иранской стороны звучали требования о возвращении провинций, а генерал в очередной раз приводил прежние аргументы: договоры 1723-1724 годов заключены в интересах самого Ирана; о возврате территорий «обещания не имелось», да и сделать это трудно, пока идет война с сильным неприятелем. Стороны, судя по доношениям генерала, не «слышали» друг друга, и Левашов не скрывал своего раздражения в адрес шахского двора в Хамадане, где столь же бесплодно трудился Тевкелев: «Исполнены гордости и суеверия и ничево слышать не хотят, и по беспутной онбиции всего света умняе себя признавают».

Его начальник В.В. Долгоруков былые амбиции к тому времени уже утратил и в составленном в начале 1731 года для императрицы Анны Ио-анновны «всеподданнейшем доношении» предложил даже, «не заключа миру, выйти из персицких дел без стыда». «Сильнея и богатея нас Порта, — указывал он, — с стыдом и уроном великим выбита, и какие бедства и канфузию от персицкой войны понесла, о том всему свету уже известно». Однако фельдмаршал представлял себе турецкий потенциал, и думал, что немногочисленным российским войскам в Астаре и Ленкорани удержать турок не удастся: «И хотя бы мы что имеем в Персии провинции от порции своей, хотели за собою удержать, то никак не можно: или от турок, или от персиян, а выбита будем, со стыдом и с убытком принуждены будем ретироватца и зело будем сожалеть сего благополучного времяни. Персицкой хомут с шеи снять случай без стыда есть».