Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая - Александрa Давид-Неэль

После поражения китайцев далай-лама стал все более явно проявлять свою неприязнь, обложив панчен-ламу и знать Цзана непомерными налогами. Когда я гостила у матери панчен-ламы в Шигацзе в 1916 году, политические интриги уже испортили отношения между двумя Великими ламами.

Примерно семь лет спустя панчен-лама получил настойчивое приглашение приехать в Лхасу, где для него построили дом. Хорошо это или плохо, но лама, заподозрив, что его жизнь под угрозой, бежал в Китай.

Готовясь к побегу, панчен-лама заявил, что он желает уделить некоторое время медитации и собирается уединиться в своих покоях. Это очень распространенный в Тибете обычай, поэтому никто не удивился, что лама удаляется от общества.

У личного врача панчен-ламы, который впоследствии стал моим соседом в Дацзяньлу, был загородный дом, окруженный лугами; он стоял на предполагаемом пути следования беглеца. Доктор отправился туда, и на следующий день под покровом темноты панчен-лама вместе с шестью приближенными выбрался из своего дворца. Они без остановок добрались до жилища врача, наскоро перекусили и сменили лошадей, после чего двинулись в путь по степным просторам; присоединившийся к ним лекарь отправился с ними.

Несколько дней спустя отряд, насчитывавший сотню солдат из провинции Цзан, стал сопровождать панчен-ламу с его свитой, чтобы защитить их в случае нападения, но такового не последовало.

Прошло немало времени, прежде чем исчезновение панчен-ламы было обнаружено; когда лхасские власти отправили за ним в погоню военных, он был уже далеко и почти добрался до китайской границы.

Таковы реальные события, о которых мне поведал кое-кто из принимавших участие в побеге ламы.

Однако тибетцы, страстные любители всяких чудес, вообразили, что их почтенный лама спасся необычным образом.

Они утверждали, что он создал своего двойника, похожего на него как две капли воды. Этого фантома видели во дворце в Шигацзе, и он вел себя точно так же, как лама. Когда беглец прибыл в Китай и оказался в безопасности, призрачная форма исчезла.

В ту пору[102] я находилась в Тибете на пути в Лхасу, неподалеку от округа Конбу, и до меня дошли неясные слухи о том, что панчен-лама покинул Тибет. Однако люди из Цзана, которых я вскоре повстречала, заверили меня, что это сущий вздор, так как жители Шигацзе по-прежнему видят ламу.

На самом деле они видели «двойника» или скорее всего одного из друзей великого ламы, игравшего его роль.

Китайские власти встретили знатного беглеца с распростертыми объятиями. Они решили, что человек, которого тибетцы почитают даже больше, чем далай-ламу, может помочь им восстановить былое влияние в Тибете.

В этом был здравый смысл, но китайцам не хватило ловкости, и они не сумели согласовать свои действия. Повторим еще раз: китайцы не знают ни Тибета, ни психологию его народа; они даже никогда и не пытались в этом разобраться. Сие весьма прискорбно для китайцев, ибо это неведение ставит их в крайне невыгодное положение.

Панчен-лама находился в ссылке около пятнадцати лет. В течение этого времени китайские власти принимали его с помпой, а также содержали целую армию его приближенных, постепенно стекавшихся в Тибет к своему покровителю.

В южной части Пекина, некогда являвшейся территорией Запретного города, где обитал император, изгнаннику выделили для проживания резиденцию с огромным парком. Здесь находится множество строений и больших озёр. Великий лама совершал прогулки в портшезе на фоне сказочных декораций либо ездил в город в роскошном золотистом лимузине. Вернувшись обратно, он слушал концерт своего домашнего оркестра, все духовые инструменты которого были сделаны из серебра.

Однако праздная жизнь тяготила панчен-ламу. Человек, показавшийся мне в Шигацзе мирным ученым, превратился в честолюбивого политика. Он задумал — возможно, ему это подсказали — отвоевать провинцию Цзан силой и стать не просто ее формальным главой, как прежде, а полновластным правителем, абсолютно независимым от лхасского правительства.

Было образовано нечто вроде «правительства панчен-ламы в изгнании», представительства которого появились во многих китайских городах. Одни из них располагались в просторных зданиях, другие ютились в убогих каморках. Несколько помещений было приобретено на средства панчен-ламы, но большая их часть была подарена богатыми верующими или предоставлена китайскими властями. Эти организации выполняли сложные и подчас непонятные функции в сугубо восточном духе; зачастую их возглавляли люди из числа бывших придворных Великого ламы, последовавшие за ним в ссылку. Все начальники этих контор, владевшие немалыми ценностями (благодаря щедрости монгольских верующих и китайских властей деньги текли к ним рекой), занимались торговлей — ни один тибетец не способен от этого удержаться: подразумевалось, что полученная прибыль будет вноситься в казну ламы. Собранные средства должны были пойти на закупку оружия и боеприпасов; их надлежало сосредоточить на различных участках тибетской границы и раздать частям, которым предстояло прокладывать панчен-ламе обратный путь и обеспечивать ему безопасность. Стоит ли говорить, что по укоренившейся в Азии традиции львиная доля вырученных денег оказалась не в казне ламы, а осела в карманах распоряжавшихся ими чиновников?

Семнадцатого декабря 1933 года умер далай-лама. Поговаривали, что с некоторых пор он был болен, но приближенные умалчивали о состоянии его здоровья. По другим слухам, далай-ламу якобы отравил главный штатный колдун, дававший ему какое-то снадобье. Как бы то ни было, тибетские правящие круги пришли в смятение. Некоторых сановников посадили в тюрьму, других подвергли пыткам, а одному из фаворитов покойного выкололи глаза. Этот человек учился в Англии; должно быть, он горько сожалел, что не остался там, хотя, безусловно, ему бы этого не позволили.

Казалось, настал благоприятный момент для успешного осуществления плана панчен-ламы. Почитание, с которым тибетцы относятся к своим более чем святым для них ламам, теперь могло быть сосредоточено на одном панчен-ламе. Регенту и его министрам, вероятно, было очень трудно обуздать исступленный восторг, с которым тибетцы встретили бы возвращение своего «драгоценного заступника», способного даровать их полям плодородие, стадам — постоянный прирост, а народу — всеобщее благоденствие.

Почему же панчен-лама и его сторонники выжидали несколько лет, не предпринимая решительного шага?.. Только после 1936 года приближенные ламы всерьез задумались о его возвращении на Родину. Все верили в несомненный успех и рассчитывали на поддержку китайских частей, которые вместе с несколькими тысячами солдат ламы могли бы подавить любое сопротивление.

К несчастью для тибетцев, пока они медлили, произошли важные события. Японская интервенция в июле 1937 года вынудила китайцев бросить все свои силы против захватчиков и отвлекла их внимание от Тибета.

Когда панчен-лама собрался в путь, ему выделили лишь усиленную охрану, а не целую армию, как он надеялся. Несмотря на то, что количество военных, сопровождавших ламу, было незначительным, тибетские власти запретили им доступ в Тибет. Ламу известили о том, что его примут с глубочайшим почтением и не станут чинить препятствий для его возвращения в провинцию Цзан, но китайские войска не должны были входить на тибетскую территорию.