Большая охота на акул - Хантер С. Томпсон

Ивенс и Новак. Washington Post, 17 августа, 1973

«„Когда на меня нападают, – сказал мне однажды Никсон, – моя первая реакция – дать сдачи“. Сейчас президент явно настроен прислушаться к этому инстинкту. Поэтому в среду 18 июля на совещании в Белом доме было принято единогласное решение не отдавать записи разговоров. Если употреблять так любимые президентом спортивные клише, это означает совершенно иной матч, требующий иной стратегии. Новая стратегия требует ответного удара, в согласии с президентской интуицией, а не политики уступок и соглашений…»

Стюарт Олсоп. Newsweek, 6 августа, 1973

Cazart! Трудно не уловить смысл этих трех цитат. Даже тут, в Вуди-Крик, в двух тысячах милях от происходящего, совместное заявление Эванса с Новаком и братьев Олсопов бьет по нервам, как вспышка молнии в летнюю грозу над горами. Особенно если прочел их все в один день, перебирая гору почты, скопившуюся за три недели, пока я даром тратил время в Вашингтоне, в который раз силясь понять, что там творится.

Краус предупреждал меня по телефону об опасности поездки на восток.

– Знаю, ты мне не поверишь, поэтому просто садись в самолет и сам посмотри, но странная правда в том, что Вашингтон единственное место во всей стране, где Уотрегейтский скандал кажется скучным. В Бостоне я от экрана не мог оторваться, но когда я приехал сюда, пошел в зал слушаний, мне стало так депрессивно и скучно, что я даже думать не могу.

Поэтому спустя почти месяц в этом вероломном болоте я вполне понял, что старался донести до меня Краус. Через день или около того в зале заседаний, где сидел, скорчившись за столом для прессы под ослепительным свечением, телесофитов, я обнаружил телик в баре отеля «Капитолийский холм», через улицу от старого здания сената, – в трех минутах быстрым шагом от зала слушаний. Вот так я смог смотреть происходящее по телику, попивая «Карлсберг», а когда мне казалось, вот-вот произойдет что-то интересное, совершать бросок через улицу и вверх по лестнице в зал слушаний, посмотреть, что там к чему.

Но через три-четыре дня я сообразил, что вообще нет смысла туда ходить. Всякий раз когда я несся по коридору и через беломраморную ротонду с высоким куполом, где полицейский кордон удерживал за бархатными канатами сотни ждущих зрителей, я чувствовал себя виноватым: плохо одетый псих с бутылкой «Карлсберга» в руке размахивает пропуском для прессы и пробегает через армию копов, потом в высокие дубовые двери и в передний ряд кресел сразу за местом свидетеля, а тут куча бедолаг, кое-кто из которых с раннего утра ждет стоячего местечка на галерке.

Через несколько дней такого идиотизма я закрыл редакцию внутренней политики и вернулся домой к мрачным раздумьям.

ЧАСТЬ III

По матрасам… Никсон вот-вот уйдет в историю, и к черту Washington Post… Новая стратегия, невнятная и дешевая… Эрлихман «проводит черту»… Странная «тройка» и баланс террора… Макговерн был прав

«Когда демократия даровала нам демократические методы во времена нашего противостояния, это неминуемо случилось в демократической системе. Тем не менее мы, национал-социалисты, никогда не утверждали, что представляем демократическую точку зрения, но открыто заявляли, что использовали демократические методы лишь для прихода к власти, а придя к ней, будем отрицать это перед нашими противниками без учета средств, которые были дарованы нам во времена нашего противостояния».

Йозеф Геббельс

Что сделает теперь Никсон? Этот вопрос мучит всех вашингтонских пиарщиков – от бара в Клубе национальной прессы до обшитой красным деревом сауны при спортзале сената и сотен коктейлей для избранных в предместьях вроде Бетесды, Мак-Лина, Арлингтона и особенно в тенистом белом гетто северо-восточного квадрата округа. Можно зайти в «Таверну Натана» на углу М-стрит и Висконсин в Джорджтауне и, даже не заговаривая первым, ввязаться в спор о «стратегии Никсона». Нужно лишь встать у стойки, заказать «басе эль» и сделать заинтересованное лицо: склока вспыхнет сама собой, сам воздух Вашингтона наэлектризован скрытым смыслом Уотергейта.

Сотни высокоокладных постов зависят от того, что предпримет Никсон, что замышляет Арчибальд Кокс и возобновятся ли телеслушания «Дяди Сэма» после Дня труда в полной мере или будут урезаны или вообще прекращены, как предлагает Никсон.

Умники говорят, что Уотергейтские слушания, как таковые, уже закончились – не только потому, что Никсон готовится развернуть против них народный крестовый поход, а потому, что каждый избранный политик в Вашингтоне боится того, что комиссия Эрвина назначила на третью фазу слушаний.

Изначально планировалось, что вторая фаза сосредоточится на «грязной игре»: пестрой, шокирующей, но, по сути, незначительной области дознания, которая, правда, обещает уйму живости и гарантированно привлечет аудиторию. Серьезное расследование «грязной игры» во время предвыборной кампании нанесет смертельный удар синдрому ежедневной мыльной оперы, которым, по всей очевидности, страдает большинство домохозяек страны. Набор персонажей и путаные истории, которые они рассказывают, дадут фору любому сценаристу мыльных опер в Америке.

Третью фазу – расследование финансирования кампании – предпочли бы избежать и Белый дом, и сенат. И учитывая общее нежелание посвящать публику в факты финансирования предвыборной кампании, эту фазу Уотергейтских слушаний скорее всего снимут с программы. «Господи Иисусе, – сказал один из следователей комиссии Эрвина, – у нас в этом кресле весь Fortune’s 500, и каждый из этих гадов потащит за собой по меньшей мере одного конгрессмена или сенатора».

Под конец первой фазы, рассматривавшей факты Уотергейтской аферы, семь сенаторов комиссии Эрвина (перед тем как прерваться на вечеринку по случаю дня рождения сенатора Германа Толмеджа) провели неофициальное голосование и со счетом четыре против трех решили возобновить слушания в их нынешнем формате. Решающий голос принадлежал Толмеджу, присоединившемуся к трем республиканцам (Гурни, Бейкеру и Уикеру) в решении закончить слушания как можно скорее. Причины у них были те же самые, какие привел Никсон в своем давно ожидаемом телевыступлении 15 августа, когда заявил, что настало время покончить с Ежедневной Чепухой и вернуться к «делу народа».

Глядя на выступление Никсона по телевизору на ферме «Сова» с мэром Нью-Йорка Джоном Линдси, конгрессменом от Висконсина Лесом Аспином и бывшим составителем речей Бобби Кеннеди Адамом Волынски, я ждал, что вот-вот услышу отличную цитату из старого доброго Кальвина Кулиджа: «Дело Америки – бизнес».

И только позднее мне пришло в голову, что Никсон не посмел бы к ней прибегнуть, ведь со времен Герберта Гувера ни одного президента не вынуждали оправдывать столь разрушительный вред для национальной экономики, какой силится объяснить сегодня Никсон. И у Гувера хотя бы было оправдание, что он «унаследовал чужие проблемы», но Никсону такого не дано, потому что сейчас он на пятом году своего президентства, и когда он выходит отчитываться на телевидение, то делает это перед пятидесяти-шестидесяти миллионной аудиторией, которая не может позволить себе стейк или даже гамбургеры в супермаркетах, которой не по карману бензин для машин, которая платит пятнадцать-двадцать процентов по банковским кредитам и которой говорят теперь, что в стране может не хватить топлива, чтобы обогреть дома будущей зимой.