Море изобилия. Тетралогия - Юкио Мисима

легким, беспричинным, словно мятным привкусом горечи ощущение счастья было для него редким.

Спуск против ожидания оказался нелегким. Ноги то и дело разъезжались, красная глина, налипшая на казавшиеся надежными корни деревьев, делала их скользкими. Когда они подошли к дороге, огибающей водопад «Солнца, луны и звезд», Хонда почувствовал, что его рубашка насквозь промокла от пота.

— Может быть, совершите омовение? Прямо сейчас.

— Наверное, неудобно делать это просто для физического удовольствия?

— Вовсе нет. От ударов воды проясняется в голове. Это аскеза, вам не стоит беспокоиться по этому поводу.

Войдя в хижину, Хонда заметил на гвоздях несколько тренировочных костюмов. Кто-то уже был здесь.

— Это, видно, студенты, которые выступали сегодня в соревнованиях. К завтрашнему празднику нужны еще цветы для подношения, вот их и послали сюда очиститься.

Хонда снял одежду и, оставшись в одних трусах, вышел из хижины к водопаду.

В ярко освещенных зарослях высоко в месте падения воды была натянута соломенная веревка симэнава: только там различались цвета — зеленый цвет кустарника, колыхавшегося под ветром, и белый — развевающихся полосок, атрибута священного жгута. Когда же взор скользил ниже, то там все было скрыто темными скалами: крошечная молельня бога огня Фудо пряталась в нише скалы, осыпанные брызгами воды папоротник, кустарник, считавшиеся священными деревья сакаки, — все это было темным, белела только тонкая линия водопада. Шум воды громким эхом отражался от скал.

Под струей водопада тесно, касаясь друг друга телами, стояли трое юношей, падающая им на плечи и голову вода, разбиваясь, разлеталась брызгами в разные стороны. К шуму водопада примешивались хлесткие звуки ударов воды, бьющей по молодой упругой коже, вблизи было видно, как она покраснела на плечах.

Заметив Хонду, один из юношей подтолкнул товарищей и, выйдя из-под водопада, почтительно склонил голову. Он уступал место под струей.

Хонда сразу узнал Иинуму. Хонда занял под водопадом место, которое ему уступили. И отскочил, почувствовав плечами и грудью удары воды, похожие на удары палкой.

Иинума, весело рассмеявшись, вернулся под струю. Встав рядом с Хондой, он, словно намереваясь объяснить ему, как встретить удары воды, высоко поднял вверх, навстречу падающей воде руки и, поддерживая ее пальцами раскрытых ладоней, словно поднимал тяжелую цветочную корзину из буйствующей воды, засмеялся, обратив лицо к Хонде.

Обученный Хонда приблизился к водопаду, и вдруг его взгляд задержался на левой стороне груди юноши. Левее соска, в месте, обычно скрытом под рукой, ясно были видны три маленькие родинки.

Хонда с трепетом всматривался в такое дорогое для него сейчас лицо. Юноша, часто мигая, смотрел на него из-под сведенных бровей.

Хонда вспомнил прощальные слова Киёаки: «Мы снова встретимся. Обязательно встретимся. Под водопадом…»

6

В тихой комнате гостиницы в Наре, куда снаружи доносилось лишь кваканье лягушек в пруду Сарудзава, Хонда, погрузившись в воспоминания, провел бессонную ночь, так и не притронувшись к разложенным на столе судебным бумагам.

…Он вспоминал, как сегодня, уже в сумерках уезжая на машине из храма Оомива, он встретил на краю поля, озаренного вечерней зарей, тележку. Тележку, доверху нагруженную красными лилиями, напоминавшими своим цветом о рассвете в горах. Тележка была перевязана поверх вороха цветов священным соломенным жгутом симэнава, и везли ее трое юношей в студенческих фуражках и белых налобных повязках — один тянул, а двое толкали сзади; впереди шел жрец в белой одежде, он должен был совершить приношение. Заметив в машине Хонду, Иинума, который тянул повозку, остановился и, сняв фуражку, поклонился, его товарищи повторили за ним то же самое.

После удивительного открытия, сделанного им под водопадом, Хонда потерял душевный покой, и весь прием в храме прошел для него как в тумане. И вот новая встреча с молодым человеком, который появился в тени лилий, мерцавших под лучами заходящего солнца, — и Хонда окончательно впал в прострацию. Оставшийся в пыли от промчавшейся машины юноша ни чертами лица, ни оттенком кожи не походил на Киёаки, и все-таки само его существование говорило о том, что это, вне всякого сомнения, был он, его друг.

…Вернувшись в гостиницу, Хонда никак не мог отделаться от мысли о том, что его прежний мир с сегодняшнего дня кардинальным образом изменился; не в состоянии усидеть на месте, он сразу же вышел из номера и отправился ужинать, но съел поданный ему набор стандартных блюд, не замечая того, что ест. Опять вернулся в номер. В слабом свете настольной лампы светился белым откинутый край простыни на приготовленной ко сну постели, напоминая загнутый уголок белой страницы в большой книге.

Хонда зажег верхний свет, намереваясь стряхнуть наваждение, но это не помогло. Мир, в котором он жил, не допускал существования подобного чуда, и Хонда просто не мог представить, что произойдет дальше.

Более того, таинство возрождения, которое Хонда так живо узрел, с самого начала становилось тайной, которую он не может никому открыть. Скажи Хонда об этом кому-нибудь, и сразу решат, что он повредился в уме, пойдут слухи о его профессиональной непригодности.

При всем этом тайна имела рациональное объяснение. Как Киёаки восемнадцать лет назад и обещал, сказав: «Мы снова встретимся. Обязательно встретимся. Под водопадом…», Хонда встретил под водопадом юношу, с такими же и там же расположенными на теле родинками.

К тому же если исходить из того, сколько лет прошло с момента смерти Киёаки, то, как следовало из буддийских сочинений, тех, что Хонда прочел после проповеди настоятельницы храма Гэссюдзи и из которых узнал об учении о четырех стадиях возрождения, Иинума, которому в этом году исполнилось ровно восемнадцать лет, точно подходил для этого по продолжительности цикла возрождения.

Четыре стадии цикла возрождения — это четыре временных периода: промежуточный — период после смерти живого существа до переселения души в новое тело, момент рождения в новой ипостаси, собственно жизнь от рождения до смерти и момент смерти — так описывался круговорот жизни всего сущего. Между завершением одной и началом другой жизни бывает промежуток, длительность которого составляет минимум семь и максимум семьдесят семь дней, поэтому, пусть даже день рождения Иинумы-младшего неизвестен, вполне может быть, что он родился в промежутке, границы которого составляют семь и семьдесят семь дней после смерти Киёаки, последовавшей ранней весной 1914 года.

Согласно буддийскому учению, промежуточный период есть не просто существование духа, он имеет и физическую ипостась — облик пяти-шестилетнего ребенка. Этот ребенок чрезвычайно подвижен и сообразителен: он слышит самые отдаленные звуки, проникает взглядом сквозь любые стены и мгновенно оказывается в том месте, где хотел бы быть. Он невидим для людей