Интимная история человечества - Теодор Зельдин

Ей нужна была работа. «Я рассматривала свою учебу как инвестицию и хотела получить прибыль». Но банк ей ничего не предложил, и она ушла. Оставшись одна с маленьким сыном, она должна была начинать все сначала, причем быстро.

Нынешнюю работу она придумала сама и убедила власти в своей необходимости. Вот что значит быть предпринимателем – удовлетворять неудовлетворенный спрос. Кэтрин гордится своим достижением, потому что эта работа ей нравится. Более того, она внедрила новый метод обучения, зародившийся во Французской Канаде, где делается упор не на опыт, а на самопознание. Студенты на ее курсах открывают для себя решение того, что она называет «шекспировской проблемой»: быть или не быть предпринимателем. Не каждый может им быть. Это не потому, что она сноб, настаивает Кэтрин: люди просто должны быть честными с самими собой и спросить себя, готовы ли они рисковать. Бизнес – это риск. К сожалению, говорит она, женщины более осторожны в отношении риска, чем мужчины, это вопрос воспитания. Именно поэтому во Франции они открывают менее трети всех новых фирм. И все же большинство ее студентов женщины.

Женщины, сетует она, склонны заниматься коммерцией, маркетингом, консультированием, а не производством, хотя в этой области у них было бы больше шансов на успех в долгосрочной перспективе. Женщин-инженеров не хватает. И ни у одной из ее студенток не было оригинальной идеи для бизнеса. Но говорит ли она им это? Нет, она очень тактична, ей надо быть благоразумной. Цель ее курса – воодушевить. (Самопознанию есть пределы.) Главное, любит повторять она, – это стремления, сила воли, смелость. «Все просто, это мы всё усложняем». Она говорит это при всех тех собственных трудностях, о которых рассказывает.

Конечно, Кэтрин сама не работала в промышленности и даже не занималась ничем, что приносит прибыль в обычном смысле этого слова. Ее работа не сделала ее богатой. «Никто не открывает бизнес, чтобы разбогатеть», – утверждает она. Если хотите быстро заработать деньги, займитесь нефтяным бизнесом. Но если вы хотите совместить бизнес с интеллектуальным удовольствием… ее собственное сочетание ей вполне подходит. Это правда, что она наемный работник, что не совсем соответствует ни ее идеалу независимости, ни ее семейным традициям. Ее отец, грек из Малой Азии с французскими корнями, воспитанный в Алеппо у францисканцев, изгнанных турками, основал в Салониках текстильную фирму, просуществовавшую сорок лет. Ее мать родилась в Болгарии в семье бакалейщика, а став взрослой, открыла собственный небольшой бизнес по пошиву одежды. Кэтрин создала свою работу из ничего, и за эту работу ей платят.

Теперь ее новая родина – Франция. Она чувствует себя здесь своей. Она сама выбрала эту страну, ей нравится французская логика. Возможно, то, что греческие работодатели ее не оценили, оставило неприятный осадок, но она могла бы вернуться в Грецию. Ее сын не говорит по-гречески, решив сделать своим вторым языком английский – он полезнее для бизнеса. «Он похож на меня, также мотивирован». Муж всю жизнь был доволен тем, что работал учителем средней школы. Именно поэтому они и расстались: он не мог понять такой целеустремленности, не говоря уже о желании зарабатывать. «Чистый бескомпромиссный коммунист» снова женился, и его новая жена не работает. Не исключено, что он боится женщин с честолюбивыми устремлениями. Кэтрин до сих пор дружит с ним и восхищается его интеллектом, они оба увлекались историей и философией, но ему «не хватало практичности». Лучшее, на что он способен ради дополнительного заработка, – это давать частные уроки. Им следовало бы осознать, что у них разные планы на жизнь, но у греков не было привычки жить вместе до брака. По-настоящему они узнали друг друга лишь спустя много лет после свадьбы. Они недооценили классовую разницу: он был сыном рабочих и косо смотрел на ее отца-капиталиста. Ее бывший муж вполне счастлив. Кэтрин говорит, что она тоже довольна. Но кроме этого, она мечтает. «У меня есть мечты о себе и о сыне».

В то же время она считает, что упростить жизнь можно планированием и дисциплинированностью. Она живет недалеко от работы, поэтому находит время для чтения, готовки («не по обязанности, а так же, как я читаю роман»), приглашает в гости друзей. «Я очень верю в дружбу». Больше всего в друзьях она ценит искренность. От них нет никакой пользы, если они лицемеры, льстецы. «Я очень строга к себе, я люблю критиковать себя, это превосходно, и других тоже надо побуждать критиковать себя, потому что таким образом у вас не будет злобы на людей, вы не скажете, что разорились, потому что банк плохой; вы поймете, что вам под силу, а что нет». Вот как она рассуждает: важна сила воли, но, с другой стороны, есть то, чего вы просто не можете. Если вы знаете себя, конфликта не будет. Но знает ли она себя? Искусство жизни Кэтрин состоит в том, чтобы одновременно видеть сложности и избегать их. Она верит в планирование, но не собирается ничего делать, чтобы найти нового мужа, ей бы хотелось, чтобы встреча произошла случайно. Она верит в дружбу, но у нее мало близких друзей. «Если вы думаете, что друзья будут верны вам до смерти, то вы их не найдете».

Любовь еще более двойственна, этот этап приходится пройти молодым людям: «Важно совершать ошибки, не начинать философствовать слишком рано. Вы не пожалеете о своих ошибках, если извлечете из них уроки. В любом опыте есть свои плюсы».

Так какова же цель нового современного героя, предпринимателя? По ее мнению, она хочет не «переделать мир», а лишь приспособиться к нему к такому, какой он есть. «Мир такой, какой он есть, и он не так уж плох». С одной стороны, она говорит, что женщины не страдают от неравенства: «Это все в голове. Это вопрос силы воли, которая либо есть, либо нет». С другой стороны, сила воли не сотворила с ней чудес. И все же она считает, что добилась своего. «Я восхищаюсь женщинами, которым удалось добиться признания своих стремлений и идей».

Так Кэтрин француженка или гречанка? «Европейка», – отвечает она. Она оставляет меня в раздумьях, может ли быть, что европейцы не полностью укладываются в существующее деление на страны и видят все с двух сторон одновременно, как она. В воображении возникает образ Европы как пристанища тех, у кого было много разочарований, но кто полон решимости превратить их в источники силы.

В семье Викторин все были темноволосыми, а она родилась блондинкой. Семейная тайна могла быть раскрыта. Ее мать – хотя никто из соседей в Фонтенбло об этом не знал – была дочерью немецкого солдата, проходившего мимо во время Второй мировой войны. Чтобы скрыть этот позор, Викторин отдали в другую семью, когда ей было две недели. Семья эльзасских фермеров, усыновившая ее, была доброй и любящей, но, когда ей было двенадцать, приемные родители погибли в автокатастрофе. Сводные братья заявили, что не смогут о ней заботиться. Удалось найти ее настоящих родителей, и она уехала жить к ним, но счастье не вернулось. Она ушла, как только смогла. Недавно, после рождения у нее дочери Мелоди, к ней пришли родители и попросили прощения. «Я сказала, что простила их, но в глубине души не простила. Возможно, никогда не смогу простить. Я бы сделала для своей дочери все, будь она блондинкой или рыжей, я бы все равно любила ее».

Будучи подростком, Викторин пять лет жила в хостелах, неоднократно переезжая из одного в другой, ее выгоняли за нарушение тех или иных правил, она умоляла сделать для нее исключение. Иногда ей разрешали убираться или готовить в счет платы за койку, но «каждый раз, когда я меняла хостел, я теряла друзей… Я была совсем одна. Было очень тяжело. Я общалась с социальными работниками, но они только выполняли свою работу, никакой привязанности не было. Я была очень подавлена, особенно на Рождество, когда я видела, как другие девочки держатся за руки со своими мамами, ходят по магазинам и покупают всякое. Я стала угрюмой, вспыльчивой, меня все злило, а когда на меня сердились, меня это не волновало. Я была