Оборотень - Аксель Сандемусе

Очень давно, Фелисия, ты познакомилась с неудачником, Эрлингом из Рьюкана, и эта встреча нанесла ущерб твоему мозгу в придачу к тому, который был нанесен ему раньше. Видит Бог, мы не обязаны благодарить тех, кто причинил нам страдания, но тем не менее, потеряв одно, ты получила другое, нечто более значительное, и ты не срослась с меланхолией, ты поднялась над ней, пробила брешь в стене и вышла с другой стороны более сильной, чем была раньше. Моя роль была весьма неприглядной, но ведь ты сама говоришь, что без этого ты бы никогда не стала Фелисией.

У тебя удивительное чутье. Мы с тобой встретились, как раз когда я увидел Оборотня, но не смел в этом признаться. Тогда я еще был нормальный. И такой же слабый, как все. Но когда мы с тобой встретились в Швеции, живой Оборотень шел рядом со мной и скалил зубы. Вскоре после того я понял, что такое ревность, и выздоровел. С тех пор я не ревновал никогда. Для того, кто осмелился опознать Оборотня, ревности не существует.

Ян все это пережил гораздо раньше, чем я, хотя он значительно моложе меня. Но ты сперва встретила Стейнгрима, который тоже боролся с Оборотнем, и ему тоже хотелось опознать его. Знаешь, почему он ушел от тебя? Он не мог отдать тебя на суд людей, которые еще находились во власти этого чудовища, — то есть большинства мужчин, можно даже сказать — всех. Мужество изменило ему. Он отступил перед их сплоченным большинством. Не из-за меня, и ты это понимаешь. Но не знаю, понимаешь ли ты, что он отступил, дабы не оказаться погребенным под… мне так и хочется сказать народовластием. Ему хотелось, чтобы мы трое остались вместе. Хотелось остаться с тобой, он был готов делить тебя с человеком, который тоже всадил нож в горло Оборотню и победил террор ревности. Но он ушел, дабы сохранить твою репутацию и твое доброе имя.

Фелисия поцеловала Эрлинга:

— Ты думал, что я совсем ни о чем не догадывалась? Тебе понадобилось столько лет, чтобы преодолеть страх и сказать мне об этом?

Эрлинг смотрел в сторону:

— Да, столько лет. Оборотень — это бог террора. Ты можешь всадить в него нож, можешь узнать и презирать его, но убить его невозможно. Он — завоеватель мира.

Однако мы говорили о Стейнгриме. Он был удивительно благородный и… трепетный рыцарь. Среди беженцев в Стокгольме он видел оскал Оборотня, он и сам, тоже знавший и отчасти победивший его, был женат на женщине из его свиты. Он видел этот оскал у всех без исключения, тоже встречавших Оборотня, но хранивших в смертельном страхе то, что им открылось. Стейнгрим слишком ценил и уважал тебя, чтобы отдать на суд этих рабов Оборотня, ведь еще была жива вся эта история с Викторией. Но, главное, ему было бы невыносимо видеть, как этот оскал преследует тебя. Он не понял, насколько ты тверда. В нем как будто произошла осечка — он решил, что без труда найдет себе женщину. Странная мысль для такого умного человека! Словом, он ушел от тебя, чтобы никто не посмел ухмыльнуться тебе в лицо. Он невольно проявил нравственность и ушел ради твоего блага, чтобы ты могла выйти за меня замуж. Твое неосознанное желание удержать меня, распоряжаться мной, нежелание уступить меня кому бы то ни было, но и нежелание иметь меня своим мужем и отцом своих детей — все это, я думаю, лежало за пределами сознания Стейнгрима.

— Эрлинг, ты сам знаешь…

— Стейнгрим был очень наивен, Фелисия, он был наивный рыцарь. Потом появился Ян Венхауг, ты познакомилась с ним еще в Норвегии, вы даже вместе убивали предателей. Ты знала, что он тоже рыцарь, но только связанный с землей, он уже победил Оборотня, которого я тогда и осознал-то еще не в полной мере, хотя этот Оборотень был рядом со мной и днем и ночью. Я был старший из нас троих, однако признал его последним. Кое в чем я все-таки опередил Стейнгрима, в конце концов самоубийством покончил не я, а он. Но в Швеции я еще корчился в своем последнем бреде на почве ревности. Не плачь, Фелисия. Нас было трое мужчин, которых ты понимала больше сердцем, чем умом. Ты хотела получить нас троих.

— Нет, нет, Эрлинг, ты ошибаешься. Стейнгрим выпал из этого числа. Я видела, что ему это не по плечу, и никогда ни к чему не принуждала его. К сожалению, его уже давно нет в живых. Я сама не понимала, чего хочу. Я не понимала, что он заботится о моей репутации. В нем был какой-то изъян. Он меня боялся. Думал, что с глупой женщиной ему будет легче. Объясни же мне наконец, что ты имел в виду, рассказывая про Оборотня, всадившего зубы в Стейнгрима?

— Об этом я и толкую. Разве Ян никогда не рассказывал тебе о своей встрече с Оборотнем? Разумеется, он должен был употребить другое слово.

— У него была одна девушка из Конгсберга. Я никогда не расспрашивала его про нее. Он сказал, что она хотела, чтобы он продал Венхауг. Мне этого было достаточно. Может, она и была Оборотнем?

— Нет, Фелисия, Оборотень преследует нас с правремен, и он не имеет определенного пола. Он всегда был и остается одиноким, у него нет ни родителей, ни детей. Это не женщина и не мужчина, но и не нечто среднее. Божественное или сатанинское начало не имеет пола. Так же, как ангелы. Нет, Ян встретил Оборотня, когда обнаружил, что та девушка обманула его с цивилизованным горожанином. Он просто «увидел нечто», но не назвал это Оборотнем. Тогда-то его мозгу и был нанесен тот ущерб, который позволил ему из взрослой, но самой обычной березы превратиться в могучий дуб. Когда говоришь о Яне, приходится прибегать к здоровым, близким к природе образам.

— Да, конечно! — воскликнула Фелисия. — А какой ущерб был нанесен твоему мозгу?

— Моему мозгу было нанесено не одно повреждение, а много мелких, как и большинству из нас. И три или четыре значительных. Вместе взятые, они и привели к появлению Эрлинга из Рьюкана, и ты слышала это имя еще до войны. Когда оно впервые дошло до моих ушей, оказалось, я уже давно ношу его. Даже странно, что оно сперва было мне неприятно, хотя ничем не отличается, скажем, от Хорека из Тьётты, не говоря уже об Эрлинге сыне Скьялга из Соли, — тот, кто не знал, что кроется за этим именем, не видел в нем ничего унизительного ни для меня, ни для Рьюкана. Не знаю, кто его придумал, но, несмотря на свою злонамеренность, он несомненно уловил суть. Теперь, насколько мне известно, это имя давно забыто, о нем забыли, как только я с ним смирился.

Сейчас уже не имеет значения, какой ущерб был нанесен моему мозгу. Самое важное то, что шло в фарватере. Этот недуг сделал меня равнодушным к мебели красного дерева, когда у меня появилась возможность ее приобрести. Этот недуг позволил мне подняться на ту ступень, находясь на которой я могу отличить Сезанна от простой мазни. Этот недуг дал мне способность и мужество разглядеть жалкий снобизм Эрлинга из Рьюкана. Необратимая мозговая травма открыла мне глаза на добрую землю и небо над ней. Она заставила меня использовать мои резервы, указала дорогу из Царства Мертвых. Путь был долгий, но вот я сижу перед тобой и не жалею ни о чем, что мне пришлось пережить, решительно ни о чем. Всего, что мне хотелось, я так и не достиг, но это тоже хорошо, это дает мне своеобразную вечную молодость, способность однажды вновь испытать удивление.

Вспомни Сваберга. Он оказался в чужой власти. Не врачей, которых он с ужасом представлял себе совокупляющимися с его женой. И не жены. И не армии ее воображаемых любовников, заполонивших его бедный мозг. Он оказался во власти Оборотня. В какую-то минуту, которую нельзя было предвидеть, он не сумел удержаться за гриву лошади и…