Оборотень - Аксель Сандемусе

3 января 1958 года Эрлинг приехал в Осло. Была пятница. Он оставил свой чемодан в камере хранения на Западном вокзале, потому что не заказал заранее номер в гостинице. Сделав несколько безрезультатных звонков из «Континенталя», он отказался от этой мысли. В конце концов всегда подвернется, где переночевать.

Однако, обедая в Театральном кафе, он вдруг подумал, что найти место для ночлега будет не так просто. Женщина, к которой он хотел заявиться, могла и не обрадоваться его появлению после его рождественского запоя. Она не первый раз относилась к нему как к ничтожеству, и обычно это не задевало его, но теперь вдруг показалось обидным. Случались дни, когда Эрлингу не все было безразлично. В нем поднимали голову остатки былого страха и тщеславия и быстро возвращали его обратно в Рьюкан. Он видел себя крадущимся вдоль стен и снова прокручивал в памяти свою психопатическую роль сына хромого портняжки. Портняжка всегда останется портняжкой.

Эрлинг пил кофе с коньяком и из-за газеты наблюдал за людьми, появлявшимися из-за угла, — зала имела неправильную форму. Он высматривал кого-нибудь из знакомых, однако следил, чтобы никто не обнаружил, что он только держит, но не читает газету. В эти часы между ленчем и обедом в кафе было мало народу. Попадались знакомые лица, но, кто эти люди, Эрлинг вспомнить не мог. При их появлении он особенно углублялся в чтение газеты. Других он знал, с теми все было ясно. Он знал, как защититься от них. А вот знакомые, которых он не помнил! Тут можно было нажить неприятностей, обидев того, кого обижать не было никаких оснований. Эрлинг достал из портфеля лист бумаги и ручку, ему хотелось создать впечатление, что он чем-то занят, он даже написал несколько строчек, дабы никто не усомнился, что он работает: «В начале Я сотворил небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Мой носился над водою. Я остерегался сказать: да будет свет, потому что тогда кто-нибудь смог бы увидеть Меня».

Он вспомнил о Вере и Яспере. Можно переночевать у них. Но о таком не спрашивают. Нельзя останавливаться у друзей. Все, как и он сам, ждут, что в положенное время гость позвонит и вызовет такси. Каждый человек имеет право отдохнуть от знакомых. Они не должны спать у нас на диване и утром просить разрешения воспользоваться хозяйской бритвой. Он вспомнил, как один раз ему пришлось отказаться от предложенного ему ночлега. Он был в гостях и принял приглашение хозяйки переночевать у них, хотя что-то в ее словах вызвало у него подозрение, особенно когда она сказала, что ему приготовлена комната на втором этаже слева. Он поднялся на второй этаж и открыл дверь. В кровати лежала женщина и улыбалась ему. Он закрыл дверь, спустился вниз и сказал, что, должно быть, вышло недоразумение — там лежит и улыбается фру Йорстад. Хозяйка смутилась: «Да, но она сказала… она сказала… я думала…»

Эрлинг в бешенстве вызвал такси. Почему-то он запомнил, что такси обошлось ему в двадцать две кроны, а ведь тогда были дешевые времена.

У Веры и Яспера Арндтов такого не случалось. У них он всегда чувствовал себя желанным гостем, ему было приятно с ними, и они втроем беседовали на интересные темы. Эрлинг вдруг вздрогнул и пробормотал: Легки на помине!

Яспер Арндт в пальто, со шляпой в руке, стоял у стойки и смотрел на него. Рядом появилась Вера. Они подошли к нему и попросили разрешения сесть за его столик. Яспер отнес в гардероб их пальто. Вера села на диван рядом с Эрлингом. Она излучала радость и здоровье. Щеки ее пылали с мороза, и когда она сняла шубку, на Эрлинга пахнуло морозным воздухом. Вера внимательно оглядела его. Она относилась к тем, кто заботился о его благополучии. Ты следишь за собой, Эрлинг? — постоянно спрашивала она. Этот вопрос обычно трогал Эрлинга, но в последние годы он стал поеживаться, когда слышал его. Ему казалось, что Вера задает его слишком часто. Однако, глядя на себя в зеркало, он понимал ее тревогу. Дело не только в том, что я уже перевалил за середину жизни, думал он. Дело в том, что это случилось давно. К таким людям окружающие начинают относиться добрее, словно к любимому отцу или дядюшке. В молодости я тоже слишком поздно обнаружил, что она уже кончилась. Должно быть, иней лет давно покрыл мое лицо, а я и не заметил этого. Уже три или четыре года Смерть, наведываясь в Лиер, задумчиво поглядывает на мой дом.

Яспер Арндт вернулся и сел на стул напротив них. Ему хотелось сидеть свободно. Он был светловолосый, среднего роста, плотный. Широкое лицо, низкий широкий лоб, широкие, тяжелые, как у гориллы, плечи. Длинные, опасные руки Яспера протянулись над столом за пепельницей и за меню. Вера, прищурившись, с влюбленной улыбкой наблюдала за ним. Друзья были вынуждены признать, что Вера и Яспер — счастливая пара. Правда, не очень охотно и не без оговорок, для которых всегда можно найти причину, особенно если речь идет о других. Итак, Вера и Яспер были счастливой парой, за которой из всех крысиных нор наблюдали настороженные глаза. Недоверие друзей можно было понять: Вера была необыкновенно привлекательна, а у Яспера был такой вид, что он может голыми руками свернуть телеграфный столб, и оба славились добрым нравом, если только никто не задевал их.

Яспер Арндт был инженер, он работал в какой-то фирме, строившей мосты и еще что-то в этом роде и в Норвегии, и за границей. У Эрлинга были смутные представления об этой стороне жизни. Яспер хорошо зарабатывал, у него было состояние, машина и вилла в Сместаде. Для Эрлинга это тоже были смутные понятия. О деньгах он знал лишь то, что всегда старался что-нибудь заработать, когда счета чересчур донимали его. С другой стороны, он иногда получал деньги за то, что было написано им лет двадцать назад, если какое-нибудь издательство хотело вновь приобрести права на издание. Он как будто получал пенсию, хотя давно проснувшийся в нем страх перед смертью заставил его в свое время отказаться от участия в пенсионных и страховых фондах и вообще от всего, что напоминало о кладбище и смерти. Хотя он понимал, что других людей тот же страх заставляет поступать как раз наоборот.

Вере и Ясперу было по тридцать пять лет, у них было трое детей, все девочки, и все пятеро были надежно застрахованы.

Эрлинг слушал их и переводил взгляд с одного на другого. Он хорошо знал и Веру, и Яспера, но поймет ли он когда-нибудь их и их заботы? Поймет ли их энергию и неутомимость явно счастливого свойства? Поймет ли людей, которые добровольно встают каждый день в семь утра, даже если накануне они легли в четыре ночи? Он бы на их месте спал до полудня и считал бы это естественным. Поймет ли он вообще когда-нибудь людей, обладающих эффективной неутомимостью? Он подумал о Фелисии, Яне и многих других, которые были намного сильнее, чем он, хотя по непонятным ему причинам считали сильным именно его. Их рабочий день был достаточно напряжен и долог, и они спокойно выдерживали его. Но пить или работать подряд трое суток, как он, из этих неутомимых людей не смог бы никто.

Он им не завидовал. И втайне даже восхищался ими. Как, к примеру, Вера может излучать такое здоровье — ведь у нее трое детей, она одна, без прислуги, ведет большое хозяйство, часто выезжает в гости или в ресторан, всегда хорошо выглядит и всегда имеет время поговорить по телефону с друзьями. Неизменно уравновешенная, приветливая, неутомимая, когда, черт подери, она успевает прочитывать все книги, которые ее интересуют?