Королевский выкуп. Последний рубеж - Шэрон Кей Пенман

тут же окружили люди: Арн, Морган, Гийен. Вид у них был такой несчастный, что он едва не поверил, что эта убогая незнакомая комнатушка находится в доме вдовы пивовара в Эртпурхе, но вскоре к нему вернулись воспоминания о вчерашней неумелой операции.

Соратники не спрашивали, как король себя чувствует, это и так было очевидно. Вместо этого они постарались сделать то немногое, что могло бы улучшить его положение. Объяснив, что хирург счел за благо оставить его в окровавленной постели священника, соратники сообщили Ричарду, что принесли из шатра его собственную кровать и могут помочь ему перебраться в нее, если он желает. Посмотрев на влажные, грязные простыни, король пожелал, но вскоре обнаружил, что тело его не слушается, и такая простая задача, как смена постели, оказалась не легче зимнего перехода через Альпы. Потратив на нее все силы, он чувствовал себя слабым, как новорожденный ягненок. Вот кто он теперь: не лев, а ягненок, отданный на милость пастухов.

Он признавал, что его пастухи не лишены заботливости. Они кружили вокруг кровати, подавая то кубок вина, то ночной горшок, пока Арн сворачивал соломенный матрас священника. Ричард хотел предупредить, чтобы парень соблюдал осмотрительность – никто не должен видеть эти пятна крови, но понял, что в этом нет необходимости. Все прекрасно понимали, как важно держать в секрете рану короля от его солдат, защитников замка, от французов. Ричард чувствовал легкую тошноту, но жажда победила, и он выпил несколько глотков вина. Тут отворилась дверь и в покои ворвался мясник – такова была первая раздраженная мысль Ричарда при виде хирурга.

Мастер Гюйон сразу схватил ночной горшок. Хотя хирурги, в отличие от прочих лекарей, не считали урину жизненно важным диагностическим инструментом, он полагал, что по моче пациента всегда можно узнать что-нибудь полезное. Собираясь с духом, чтобы снять повязку и взглянуть на рану, он щупал у больного пульс, искал признаки лихорадки и болтал невпопад. Когда он наконец решился и проверил рану, то ощутил, как от облегчения подогнулись колени: заражения не было. Хирург понимал, как мало это значит: ему приходилось видеть, как в одних случаях нагноение происходит буквально за несколько часов, а в других – через неделю. Но каждый день, пока рана Ричарда не выказывает признаков гниения, отдаляет короля и самого лекаря от пропасти. Понимая, что его присутствие неприятно Ричарду, мастер Гюйон забился в угол и занялся изучением образца урины, оставаясь в таком напряжении, что когда в комнату влетел, хлопнув дверью, Меркадье, подскочил и едва не пролил содержимое горшка.

Ричард никогда не видел наемника таким изможденным.

– Клянусь богом, ты выглядишь хуже, чем я, – пошутил он, но Меркадье, похоже, так хотел спать, что потерял чувство юмора и просто буркнул что-то. Его глаза обшарили комнату и пугающе остановились на мгновение на мастере Гюйоне, затем он взял стул и поставил рядом с кроватью.

– Обещаю, – заявил рутье, – что я возьму этот замок для тебя, и когда сделаю это, то повешу в нем каждого сукиного сына.

Ричард поразился не столько клятве, сколько обнаженным эмоциям, бурлившим под яростью Меркадье, ведь этот человек никогда открыто не показывал своих чувств, многие считали его вовсе лишенным оных. Ричард попытался было сесть – это была большая ошибка. Откинувшись обратно на подушку, он задохнулся от нахлынувшей боли, жгущей сильнее, чем адское пламя. Когда появилось ощущение, что пламя не сожжет его прямо сейчас, Ричард ответил:

– Когда будешь вешать гарнизон, то может, найдешь местечко и для мастера Гюйона?

Бесцветные глаза Меркадье сверкнули.

– Скажи только одно слово, милорд.

Морган взглянул на врача, который внезапно стал выглядеть так, будто ему самому срочно понадобилась медицинская помощь. Придвинувшись к нему, Морган тихонько сказал.

– Не бойся, король просто шутит.

Кадык Гюйона судорожно дернулся, он с трудом сглотнул.

– Зато Меркадье нет, – прошептал он, и, перехватив взгляд наемника в их сторону, Морган подумал, что врач, похоже не ошибается.

– Этот глупец искромсал тебе все плечо, милорд. – В голосе Меркадье слышалась такая угроза, что лекарь вздрогнул. – Кабанчика ко дню святого Мартина и то забивают нежнее.

Ричарда вновь затошнило от боли, и он был склонен согласиться с суровой оценкой Меркадье.

– Ты прав… Но если повесим этого дурака за то, что он искромсал мое плечо, то придется вешать и другого, пытавшегося самостоятельно вынуть болт.

Гюйон обмяк от облегчения, но Морган про себя решил, что будет приглядывать за доктором, чтобы не сбежал при первой же возможности. Даже второсортный хирург лучше, чем никакого, поскольку все понимали, что жизнь короля все еще висит на волоске.

Меркадье поднялся.

– Шалю будет твоим, милорд. Да сгорю я в вечном пламени ада, если подведу тебя.

В обычных обстоятельствах Ричард бы парировал, что Меркадье предстоит гореть в вечном адском пламени вне зависимости от того, что он сделает с Шалю. Но сейчас у него не было сил, и он лишь кивнул и молчал, пока рутье не подошел к двери.

– Меркадье, погоди. – Тот остановился, положив руку на дверную ручку. – Будешь вешать гарнизон, не вешай того арбалетчика.

Морган подумал, что нечасто ему приходилось слышать такие леденящие душу приказы. Очевидно, Меркадье ощутил то же самое: он улыбнулся.

* * *

Не существовало единого мнения, когда начинается новый год. Кто-то предлагал отсчитывать его с Рождества Христа-младенца. Вильгельм Завоеватель, первый норманнский король Англии, выбрал первое января, день своей коронации. Другие признавали двадцать пятое марта, Благовещение, как день нового начала, а меньшинство настаивало на Пасхе. Но для маленькой группы избранных, знавших об опасности, грозившей Ричарду, отсчет начался с пятницы двадцать шестого марта, той ночи, когда ему сделали операцию, поскольку его судьба должна была определиться в ближайшие дни.

В воскресенье вечером мастер Гюйон болтался у дома священника, вглядываясь в лица проходивших мимо. Наконец увидев того, кого искал, он бросился наперерез кузену короля:

– Милорд, могу я перемолвиться с тобой парой слов?

Морган и Ги де Туар подождали его. Морган видел короля всего час назад, но знал, как быстро может загноиться рана и, нахмурившись, огляделся, чтобы удостовериться, что никто их не услышит.

– Что случилось, мастер Гюйон? Ему не стало хуже?