Синьора да Винчи - Робин Максвелл

Время летело, и мы более всего замечали его неудержимое течение по ухудшению здоровья у Лоренцо. Ему все реже удавалось скрывать от нас свои мучения. Влажность и прохлада миланского климата усугубили проявления подагры. Суставы Il Magnifico окостенели, он едва ходил и с трудом преодолевал ступени, еле поднимался со стула или с постели. Однако каждый день он делал над собой усилие и вставал на ноги, чтобы до конца присутствовать при осуществлении сложнейшей интриги, задуманной нами против бесовского Савонаролы.

Однажды к вечеру мы все собрались в бывшем бальном зале.

— Сейчас мы станем свидетелями грандиозного события.

Я, Лоренцо, Зороастр и мой отец стояли неподвижно, поддавшись волшебству торжественной речи Леонардо. В воздухе, словно тридцать лет тому назад на лугу близ Винчи, плясали пылинки.

— Мы составили заговор с целью одолеть самопровозглашенного владыку разорения. Если его не обуздать, он грозит уничтожить все, что нам дорого во Флоренции. Кому-то наши действия покажутся богохульными, — Леонардо не удержался от улыбки, — даже самым завзятым богохульникам среди нас. Но иначе невозможно: цена бездействия может стать чудовищной. Лично я намерен сделать все, что от меня зависит, и надеюсь, что наша поспешность вполне оправданна.

— Мы все тебе очень признательны, Леонардо, — сказал Лоренцо. — А твои грезы и видения помогут нашему замыслу.

Неудавшуюся летательную машину куда-то переместили. Леонардо подвел нас к столу с небольшим ящичком на нем. На коротком расстоянии от стола и на том же уровне от пола был установлен гипсовый женский бюст, на который из окна падали прямые солнечные лучи. Скульптура была расписана в яркие цвета: желтые волосы, красные лицо и шея, лазурное платье на плечах.

Леонардо, расхаживая туда-сюда, предупредил нас, чтобы не вставали между окном и ящичком. С его губ не сходила загадочная улыбка, и я вдруг уверилась, что сейчас нам будет явлено настоящее чудо, возможно затмевающее собой даже его телескоп.

— Сам принцип мне понятен, — начал он, — но я пока не пытался изложить его на словах, поэтому сразу прошу прощения, если вдруг собьюсь в объяснениях. — Он указал на ящичек:

— Камера-обскура — вовсе не мое изобретение. Альберти использовал нечто подобное для наблюдения за солнечным затмением. Подойдите сюда, только осторожно. Видите это отверстие? — В ящике со стороны, обращенной к изваянию и, судя по всему, металлической, была просверлена небольшая дырочка. — Я очень внимательно изучил строение человеческого глаза и могу сказать, что камера-обскура имитирует наше зрение. В середине глаза тоже имеется такое отверстие. — Леонардо замолчал, подыскивая слова для выражения своих мыслей, а мы пока рассматривали отверстие, проделанное в тонкой металлической переборке. — Если мы ярко осветим какой-нибудь предмет, — кивнул он на бюстик, — и его изображение, пройдя через крохотное круглое отверстие, попадет в абсолютно затемненное помещение, — его палец обозначил, что ящичек и послужит таким «помещением», — то это изображение запечатлеется на белой бумаге или ткани, расположенной там же, позади отверстия.

Мы с трудом следили за ходом его рассуждений, и Леонардо понял это по нашим вопросительным взглядам.

— Я, наверное, вас запутал, — умоляюще произнес он и, запинаясь, принялся объяснять заново:

— Под запечатленным изображением я имел в виду, что вы увидите освещенный предмет на бумаге или ткани — и его подлинный цвет, и силуэт, — только он получится уменьшенным… и вверх ногами.

Мы потрясенно молчали, не в состоянии задать даже простейший вопрос. Но через миг Леонардо вывел нас из мучительного затруднения, придав своим словам воистину волшебное истолкование!

Он снял с ящика крышку. На внутренней поверхности одного из боков, как раз напротив отверстия, был натянут белый лоскут. На нем мы увидели четкое повторение раскрашенного изваяния — те же желтые волосы, красное лицо и синие плечи, только портрет, как и предупреждал нас Леонардо, вышел перевернутым!

Появился Зороастр. Леонардо кивнул ему, и тот осторожно вынул из ящика заднюю стенку вместе с лоскутом и торопливо вышел из залы.

— Что он хочет с ним делать? — воскликнула я.

— Поднять идею камеры-обскуры Альберти на новый уровень, — улыбнулся Леонардо. — Пойдемте.

Он привел нас в алхимическую лабораторию, где Зороастр водил над пламенем нескольких выставленных в ряд свечей лоскутком, вынутым из камеры-обскуры.

— Перед опытом мы покрыли ткань яичным белком, — пояснил Леонардо. — Солнечные лучи, пройдя через отверстие, попадают на холст и, запечатлевая изображение, вступают в реакцию с белком.

— Холст обугливается, — придвинувшись ближе к Зороастру, заметила я.

— Да, но лишь там, где не произошло взаимодействия между белком и солнцем. Яйцо обеспечило ткани непроницаемость.

Я видела, как на холсте постепенно проступает выжженная метка — тот самый женский бюст. Лоренцо наблюдал молча, а папенька все повторял: «Да-да, теперь понятно». Спустя мгновение Зороастр погрузил лоскуток в таз с водой и начал усердно тереть его, словно заправская прачка. Я даже начала опасаться за холст: он был совсем тонкий, и было бы жалко по неосторожности угробить результат опыта. Я украдкой бросила взгляд на сына, но он лишь произнес:

— Наберитесь терпения.

Меж тем Зороастр закончил приготовления и торжествующе расправил перед нами ткань, на которой запечатлелось изваяние. Оно больше не было цветным и напоминало теперь буроватую подпалину, но все его черты были ясно различимы: и контур прически, и линия плеч. Мы словно онемели.

— Pittura de sole,[43]— гордо объявил Леонардо.

— Живопись солнца, — ошеломленно повторил Лоренцо.

— Мы продолжаем экспериментировать, — с воодушевлением сообщил Леонардо. — Если для лучшего освещения предмета использовать направленные зеркала, а в камеру-обскуру поместить фокусную линзу, то, не сомневаюсь, изображение получится более четким и правдоподобным.

— А я ко всему прочему уверен, что есть фиксажи и понадежней яичного белка, — добавил Зороастр. — Я уже пробовал заменять его гуммиарабиком и желатином, но все равно получается что-то не то. — Он скромно потупил глаза. — В конце концов, я ведь новичок в алхимии…

— Вот эти двое — лучшие из лучших в Италии. — Леонардо многозначительно посмотрел на меня и папеньку.

— Что же ты предлагаешь? — спросил Лоренцо. — Не рисовать подделку Лирейской плащаницы, а создать нечто наподобие pittura de sole? — Думаю, это выполнимо, — заверил Леонардо. — Только надо помочь ученым советом Зороастру. Однако такую работу следует выполнять в величайшей тайне и, разумеется, не здесь.

— Ты знаешь подходящее место? — заинтересовался Лоренцо.

— И еще какое! В Павии, в двадцати милях к югу. Il Moro не раз посылал меня туда делать слепок для его конной статуи. Я видел там хороший особняк, сейчас он пустует. В уединенном месте, много комнат и покоев, и один довольно просторный — отличная получится мастерская!