Синьора да Винчи - Робин Максвелл

Я принялась расхаживать среди мольбертов, приподнимая накидки, чтобы подсмотреть сюжеты картин. Одна казалась мне чуднее другой: женский портрет в профиль — Беатриче д’Эсте, по словам Леонардо; Лодовико в сумасбродном облачении, чем-то напоминающий растолстевшую лесную нимфу; целитель в строгих темных одеждах; Мадонна с хрупким цветком в вазе, к которому с любопытством тянулся младенец Христос. В каждом из этих полотен явственно отразился неповторимый гений моего сына.

— Мне хотелось бы, чтобы ты тоже позировала мне, — тихо произнес Леонардо. — Но только без мужской одежды и обвязок.

— Зачем тебе рисовать старуху? — позабавило меня его предложение.

— Когда я гляжу на тебя, то вижу прежней, — признался Леонардо, — такой, какой помню тебя в его возрасте.

Он взглядом указал на Салаи, который на другом конце залы толок в ступке медный купорос, орудуя пестиком с таким ожесточением, что вокруг него клубилось синеватое облачко, оседая на лице и одежде. Леонардо с нежностью перевел на меня взгляд и шепнул:

— Madonna mia…[42]

— Может быть, когда-нибудь… — отчего-то засмущалась я. — У нас пока столько несделанных дел и забот…

— Лоренцо очень болен, да?

— Да. Но он полон сил — непонятно, откуда они берутся. Пока Флоренции что-то угрожает, ее защитник не намерен умирать.

Тут к нам, путаясь в собственных ногах, подлетел Салаи и, уставив на отца синее от купоросной пыли личико, заявил:

— Я пошел гулять с друзьями!

— Ты не до конца перетер лазурную краску, — возразил Леонардо. — Пусть Алессио за меня трет! — надув губы, нахально ответил Салаи.

Их взгляды встретились. В глазах Салаи плясали чертенята, суля в будущем не меньшие неприятности, чем в настоящем.

— Доделаешь, когда вернешься.

Тщетными попытками напускать на себя суровость Леонардо прикрывал непростительное снисхождение к сыну.

Дождавшись все же, пока маэстро кивком отпустит его, Салаи с облегчением развернулся и уже рванулся с места, но его остановил гневный окрик учителя. Леонардо кивком указал на меня. Мальчик вернулся и равнодушно чмокнул меня в щеку. Затем, схватив шапочку с пером и потуже затянув завязки колета, был таков.

— Не малютка, а изверг, — сказал Леонардо, снимая накидку с неоконченной Мадонны с младенцем.

— Раз ты ему позволяешь… — мягко, без укоризны ответила я.

— Красные! — выкрикнул Леонардо.

В тот же миг подмастерье Алессио поднес ему палитру со всеми оттенками требуемого цвета. Леонардо взял ее и отпустил ученика, не забыв при этом похвалить его.

— Разве я не прав, мамочка, если стараюсь дать сыну все, что могу? — едва слышно спросил он.

— Кому-кому, но только не мне отвечать на твой вопрос! — улыбнулась я. — По моему убеждению, каждый ребенок заслуживает хотя бы одного снисходительного родителя.

— Дьяволенок… — невесело усмехнулся Леонардо. — Будем надеяться, что он не уморит меня до смерти.

Мы с Лоренцо и Леонардо нанесли визиты Лодовико и Беатриче. В Милане мы были стеснены во времени, но от соблюдений приличий отступить было невозможно. В самом деле, Лоренцо нелепо выглядел бы в глазах своего важнейшего союзника, если бы не навестил его по приезде.

Кастелла Сфорца, абсолютно неприступная с виду крепость, сложенная из кирпичей цвета запекшейся крови, внутри поражала неописуемой пышностью. Il Moro и его юная невеста оказали нам необыкновенно радушный прием. Лодовико со времен нашей встречи в Риме очень возмужал, став коренастым мужчиной с широким полнокровным лицом и отвислым подбородком. Беатриче, младшая дочь Ферранте, кровожадного неаполитанского друга юности Il Magnifico — веселая, цветущая, в чудесном, расшитом жемчугом наряде, — сразу нас очаровала. Их пара, кажется, прекрасно освоилась с ролью «первого синьора и первой синьоры Милана», хотя истинным наследником герцогского титула оставался племянник Лодовико, Джан. Вместе с супругой Изабеллой он отныне тоже жил в замке, и Беатриче тайком шепнула мне, что Изабеллу такое положение вещей выводит из себя. Изабеллу бесил ее безвольный, изнеженный супруг, который трепетал от одного взгляда Il Moro, позволяя дяде беспрепятственно править в его герцогстве, поколачивал ее втихомолку и бахвалился направо и налево своей любовной интрижкой с деревенским пареньком.

Вняв настойчивым просьбам Лоренцо, мы провели в замке спокойный вечер в семейном кругу, наслаждаясь превосходным ужином. Музыканты в углу зала негромко играли для нас прелестные мелодии. Мы выслушали нескончаемые похвалы талантам Леонардо, равно как и уверения, что он сделался совершенно своим в миланском придворном кругу.

Когда Лоренцо и Лодовико отсели в сторонку, чтобы что-то обсудить, Беатриче принялась развлекать меня, щебеча о нескончаемых задумках, выполнить которые предстояло придворному живописцу: о летнем домике в ее саду и о новой обстановке для ее и без того роскошных личных покоев. Беатриче собиралась поручить Леонардо и подготовку rappresentazione для будущих праздничных торжеств.

«Что-нибудь этакое, божественное! — с увлечением восклицала она. — Чтобы планеты кружились, и весь зодиак, и чтобы светила горели точь-в-точь как на небе!»

Я уходила из Кастеллы Сфорца, преисполненная благодарности к искренним и благодарным покровителям Леонардо, хотя сам он посетовал мне на толстосума Il Moro за то, что тот крайне неохотно расставался с деньгами.

Не прошло и недели, как мы уже катили по живописным миланским окрестностям. Оказалось, что уединенная беседа Лоренцо с Il Moro не прошла даром: Лодовико помог нам приблизиться к цели, о которой сам остался в полном неведении. Я заметила, что добытые Лоренцо сведения сильно его обеспокоили, поскольку притязания союзника на управление Миланом простирались далеко за пределы герцогства и подразумевали также прилежащие территории. Позже нам предстояло обсудить меж собой эти частности, но сейчас все наши мысли были заняты только одним насущным вопросом.

Карета привезла нас к очаровательному загородному особняку, окруженному старыми оливами. Дверь открыл лакей с лошадиным лицом.

— Пожалуйте.

Он провел нас в строгую гостиную. Мы сели в кресла и односложно переговаривались, дожидаясь выхода той, на чьи плечи собирались возложить основное бремя нашего сговора.

— Бьянка Мария де Галеацца Сфорца, герцогиня Савойская, — загробным тоном объявил слуга.

В комнату спокойно и величаво вплыла благородная дама шестнадцати лет от роду. Мрачное аскетическое одеяние Бьянки как нельзя лучше соответствовало ее манерам — она являла собой разительнейший контраст с Беатриче, супругой ее дяди. Я похолодела, со смятением заметив на шее Бьянки, поверх глухого воротника унылого серого платья, католический крест.

Так же сдержанно Бьянка приняла и наши приветствия, благосклонно протянув мне и Леонардо руку для поцелуя, а Лоренцо подставила щеку. Il Magnifico, впрочем, она удостоила особого почтения.