Синьора да Винчи - Робин Максвелл

Леонардо помолчал, пристально всматриваясь в тонкую ткань длинного полотняного отреза. Я давно изучила в нем и это особенное выражение лица, и изменчивый наклон головы. Мне вдруг припомнился день на залитом солнцем лугу неподалеку от Винчи, где мой восьмилетний сын, разлегшись на красной циновке, разглядывал одинокую тычинку на цветочном стебле.

— Да. — Леонардо растянул губы в усмешке. — Это произведение станет вершиной моего искусства. А если даже нет, то удовольствие от работы я получу неизмеримое.

В Корте Веккьо мы вернулись уже в сумерках. Во дворе я заметила карету, которую прекрасно знала, хотя ничем не могла объяснить ее появление здесь. Это была парадная карета семьи Медичи, на которой Лукреция и ее дочери совершали длительные поездки и официальные визиты — в Рим или в Неаполь. Я растерянно гадала, кто мог бы проделать такой долгий путь из Флоренции в Милан.

К нам с приветствием подошел Зороастр и открыл дверцу экипажа. Ступив на камни мощеного двора, я рассмотрела в дверях дворца сухопарую фигуру — некто, нагнувшись к Салаи, о чем-то беседовал с ним. Потом оба повернулись к нам.

— Папенька? — недоверчиво прошептала я и посмотрела на Лоренцо.

Тот расплылся в улыбке.

— Это ты устроил? — спросила я, дрожа всем телом.

— Из Индии он сначала поехал во Флоренцию, — объяснил Лоренцо. — Пришел к Верроккьо, но нас в городе не застал. Мне написала об этом мама, и я попросил отправить его сюда.

Леонардо тоже узнал гостя.

— Дедушка!

Он размашисто двинулся к дверям и там заключил старика в свои железные объятия, затем вернулся к Лоренцо, чтобы обнять и его. Мы с папенькой меж тем потихоньку двинулись друг к другу. Я не могла сдержать радостных и благодарных слез. Меня страшило, что годы странствий состарили и ослабили его, но вышло совсем наоборот. Папенька сердечно прижал меня к груди, и я сразу ощутила небывалую крепость его рук, а когда он вгляделся в мое лицо, меня покорила необыкновенная живость его взгляда. Он весь был словно пронизан неистощимым жизнелюбием.

В ту ночь никто из нас не смог уснуть. Мы с Леонардо, папенькой, Лоренцо и Салаи собрались в герцогской опочивальне и, усевшись или растянувшись на огромной кровати, по очереди подбрасывали дрова в пылающий очаг. Но мы не забывали отщипывать хлеба и сыра и лакомиться виноградно-оливковой запеканкой, которая Джулия научилась готовить по моему рецепту.

Едва ли не всю ночь мы с наслаждением внимали папенькиным байкам о его неисчислимых восточных приключениях: о раскрашенных святых странниках, бродящих по всей стране в одной лишь набедренной повязке и умеющих скручиваться в немыслимые узлы; о темнокожих женщинах с раскосыми глазами, в шелковых накидках и золотых браслетах, украшающих носы колечками, а руки и ноги — замысловатыми татуировками; о старинных храмах, на стенах которых были высечены женские и мужские фигуры в самых непристойных любовных позах; о слонах со змееподобными носами — папеньке не раз доводилось путешествовать верхом на них, сидя в деревянном седле.

За время своих скитаний он почти ничего не слышал о христианстве. Индийцы, по словам папеньки, были настолько углублены в собственные верования, на целые тысячелетия опережавшие религию западного мира, что Европа для них была все равно что пустой звук. До него не раз доходили предания об иудейском святом по имени Исса, который много лет проповедовал в Индии и вернулся на родину только затем, чтобы претерпеть гонения и распятие на кресте. В конце концов, если верить легендам, Исса возвратился в Индию, где жил еще долго, пока не умер.

Лоренцо слушал папеньку, раскрыв рот. Как и прочие члены Платонического братства, он силился примирить древнюю религию с современной, но мне казалось, хотя он ни разу в этом не признался, что ему нелегко было принять предположение о том, что Христос вовсе не умер на кресте, а отправился обратно в Индию, где и был впоследствии погребен.

Салаи в конце концов уснул на руках прадеда. Потом папенька заговорил о мудрецах, с которыми ему довелось повстречаться. Некоего индийского святого, жившего высоко в горах, ему пришлось отыскивать не один месяц. Тридцать лет провел отшельник в пещере величиной с аптекарскую кладовку, пребывая в непрерывном блаженстве. Папенька поведал нам о божествах Востока, о тамошних мировоззрениях и об экстатических зельях.

Мы с Лоренцо, в свою очередь, рассказали ему, как перенеслись в «мир чудес» в Ватикане. Оказалось, что папенька и сам пробовал гашиш — среди цветов в саду одного паши. Ему тогда причудилось, что он умер и вознесся в небесную обитель. К нему подошел павлин и развернул перед ним огромный сине-зеленый хвост, украшенный множеством «глаз». Папенька подумал на птицу, что это могущественный всевидящий бог. Павлин свернул свой веер и удалился, а папенька зарыдал от огорчения.

— Однажды, — начал Леонардо с таким выражением, какое обычно приберегал для особо скандальных случаев, — я пожадничал и налопался маминых лепешек. Я взлетел и пронзил небо, унесся из синевы в черноту, где сияли звезды и планеты. Я упал на одну из них — там был рай и ад вперемешку. Я словно оказался внутри огромного механизма — с колесиками и зубчатыми шестернями, приводами, передачами и исполинскими винтами. Везде сновали чудища и демоны, летали невообразимые твари. Я тоже полетел, а вокруг меня взрывались солнца… — Он смолк, припоминая. — Когда я очнулся, то обнаружил, что в забытьи обмочился. Оказалось, что я едва ли не сутки не двигался с места и все это время пролежал бревном. Тогда я сильно обеспокоился: что, если с моим рассудком случилось неладное? Но опасения были напрасны. Зато видения, явившиеся мне в тот раз, до сих пор живы вот тут. — Леонардо похлопал себя по лбу. — Я даже начал их зарисовывать — разные чудные штуки, приспособления для хождения под водой, грозные военные орудия… И лица — сколько лиц! Нелепых уродов, наводящих ужас драконов, мужчин, похожих на женщин, и, наоборот, зверолюдей, ящеров с человечьими головами… Напомните мне потом, я вам их покажу.

— И всему виной та бурая смолка? — лукаво спросил папенька. — Надо было привезти с собой запас побольше…

Мы дружно заворчали, укоряя его за подобное упущение, и папенька рассмеялся, чего с ним раньше не случалось.

— Расскажи нам о своей жене, — попросила я.

Его лицо вдруг горестно сморщилось, губы задрожали, а глаза наполнились слезами.

— Пожалуй, в другой раз, — едва слышно произнес он, громко высморкался и поглядел на Лоренцо. — Раз уж мы все здесь собрались, я лучше попотчую вас повестью из своей юности. Расскажу о поездке в один монастырь в Швейцарии, куда я отправился по поручению вашего деда вместе с его другом Поджо Браччолини.

Лоренцо просиял от удовольствия.

— Кажется, это будет история о старинных рукописях, обнаруженных в заплесневелых подвалах и переведенных при свете единственной свечи? Тех, что попали потом в библиотеку Козимо?

— Очень может быть, — хитровато улыбнулся папенька.

— Леонардо, не подкинешь ли дров в очаг? — попросила я сына. — Кажется, нам сегодня долго не уснуть.