Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации - Иван Саблин

Монгольская операция? или Монгольская революция 1921 года, может считаться первым удачным опытом экспорта Русской революции. Кроме того, в конце июля – начале августа 1921 года в Шанхае была формально учреждена Коммунистическая партия Китая, чему способствовала деятельность Коминтерна. Наконец, 14 августа 1921 года Всетувинский учредительный съезд провозгласил независимость Танну-Тувинской Народной Республики: второй и последний пример успешного экспорта революции вплоть до Второй мировой войны. Тувинская независимость, провозглашению которой способствовал большевик Иннокентий Георгиевич Сафьянов, вызвала недовольство Шумяцкого, считавшего Танну-Туву разменной картой, позволяющей наладить отношения с монгольскими националистами[796].

Хотя китайское, корейское, монгольское и тувинское революционные движения не были однородными, а в связанных с ними событиях принимали участие разные группы большевиков, порой конфликтовавшие друг с другом, для международных наблюдателей вовлеченность большевиков и, следовательно, ДВР во все эти движения была очевидной[797]. Кроме того, летом 1921 года Коминтерн принял решение провести в Иркутске конференцию народов Востока. Идея была в том, чтобы она состоялась одновременно с Вашингтонской конференцией и стала ее антиимпериалистическим противовесом[798].

Но поддержка Монгольской операции Краснощёковым отнюдь не означала отказа от традиционной внешней политики. Соглашение с Японией могло стать средством преодоления разделения республики на две части после майского переворота во Владивостоке. 10 июня 1921 года Дальбюро приняло резолюцию, что ДВР может вступить в переговоры о концессиях на лесные, минеральные и прочие ресурсы с японским правительством и предпринимателями, а также с другими иностранцами, чтобы избежать вооруженного столкновения с Японией и ликвидировать очаг Белого движения. Регионализм Краснощёкова проявлялся в желании сделать эти концессии по возможности источником не только политической, но и экономической выгоды. Но когда ближе к концу июня Чичерин узнал о резолюции, он проинформировал Политбюро, что до окончания интервенции Наркоминдел считает любые переговоры с японским правительством или капиталистами недопустимыми и опасными. По мнению Чичерина, концессии могли стать «троянским конем», маскирующим японскую или белую агрессию против ДВР. Более того, Чичерин признал, что тактика предоставления иностранным державам экономических преимуществ уже провалилась в западной части бывшей империи. Владимир Ильич Ленин поддержал Чичерина в его решении отвергнуть план Дальбюро и отказаться от дальнейшего обсуждения японских концессий, пока Япония не выведет войска с российского Дальнего Востока и не установит дипломатических отношений с Читой и Москвой. 20 июня 1921 года Политбюро одобрило предложения Чичерина, и на следующий день он объявил их Юрину[799].

Несмотря на директивы московского руководства, приказывавшие ДВР согласовывать с ним все вопросы внешней политики, Краснощёков поручил заместителю министра иностранных дел Кожевникову провести переговоры с Симадой Масахару, японским консулом в Харбине. На переговорах, прошедших с 8 июня по 20 июля 1921 года, предполагалось прийти к соглашению, которое покончило бы с политической пропагандой обеих сторон, гарантировало бы предоставление ДВР японских кредитов и обеспечило бы Японии широкие права на концессии на Северном Сахалине. Вопросы рыбных промыслов и вывода войск предполагалось обсудить на отдельной конференции. С одобрения Краснощёкова Кожевников подписал с японской компанией «Мицуи» соглашение о 24-летней лесной концессии в Приморской области, находившейся под властью владивостокского правительства. Москва узнала о подробностях этого соглашения лишь во второй половине июля 1921 года. Возможно, именно этот вопрос сыграл решающую роль в отстранении Краснощёкова от руководства ДВР. 20 июля 1921 года Дальбюро аннулировало соглашение с «Мицуи», а 3 августа 1921 года отвергло инициативы Кожевникова по сближению с Японией, включавшие в том числе борьбу с антияпонским «русским шовинизмом», и 10 августа 1921 года подтвердило позицию Чичерина о необходимых условиях для получения концессий[800].

Несмотря на очевидное участие большевиков в революционных движениях Восточной Азии, японская партия торговли, узнав о возможных американских концессиях в ДВР, попыталась наладить экономические связи с читинским правительством и убедила японский кабинет министров согласиться на формальную конференцию[801]. В конце августа 1921 года японский посол Сидехара Кидзуро сообщил государственному секретарю США о решении кабинета, указав, что читинское правительство «созвало Учредительное собрание и выступило за систему некоммунистической демократии». Он практически сбросил со счетов Временное Приамурское правительство, заявив, что ДВР «фактически единственная сколько-нибудь организованная власть в Восточной Сибири»[802].

На момент начала Дайренской конференции (26 августа 1921 г.) политический кризис в ДВР еще не был разрешен. Из трех членов читинской делегации двое, Кожевников и Ф. Н. Петров, были единомышленниками Краснощёкова, а третий, Анохин, – его противником. Кожевников по-прежнему считал, что с Японией следует подписать договор, не дожидаясь полного вывода ее войск из региона. Более того, Юрин, не входивший в состав делегации, но по-прежнему остававшийся на посту министра иностранных дел, тоже приехал в Дайрен и начал переговоры. Примирительная позиция Кожевникова и Юрина возмутила не только Янсона, пожаловавшегося Чичерину[803], но и умеренных социалистов, проникнутых национально-оборонческими настроениями. Меньшевики и эсеры заявили, что делегация не представляет интересы ДВР и должна быть отозвана. Кроме того, они выдвинули требования включить их в переговоры, заключить мир с Временным Приамурским правительством и сделать межпартийную социалистическую конференцию постоянным органом. Все эти требования были отвергнуты Дальбюро, после чего министры-меньшевики подали в отставку. Но кризис удалось погасить, отозвав Юрина в Москву и сделав представителем ДВР в Китае меньшевика Алексея Федоровича Агарева, а также отозвав Кожевникова в Читу и формально заменив Краснощёкова Н. М. Матвеевым. Из всех министров в отставку ушел только Бинасик[804].