Правитель империи - Олесь Бенюх

За месяц до родов уезжал я на практику в Англию. Сердце не лежало к этой поездке, хотя и была это первая моя зарубежная командировка. „Я так рада за тебя, Витюша, — улыбалась Лёлька. — Увидишь шекспировские места, домик Бэрнса. В языковую стихию окунешься. А приедешь, мы тебя с сыном встречать будем“. Как раз я в Шотландии был, когда получил ту проклятую телеграмму: „Жена находится тяжелом состоянии. Срочно вылетайте Москву“. Ее уже тогда в живых не было. Умерла при родах. И ребенок тоже. Я думал, что такого в наше время не бывает. Бывает, оказывается. А был сын… И появилось у меня на Ваганьковском кладбище сразу две могилы.

Лёлька была необыкновенным человеком, многогранным, настоящим. Вот ведь и не жила почти, она ушла, когда ей было неполных двадцать лет, а помнить ее будут сотни людей. Все, кто хоть раз сталкивался с ней — по учебе, по комсомольской работе. Я подходил к Лёльке с моей высшей меркой завещанием моей мамы. И она была на высоте, еще какой. для нее всегда и во всем Родина была превыше всего. И такой чистоты, как Лёлька, люди встречаются редко.

Разумеется, Аня знает и о Лёльке, и о сыне. Но об этом мы никогда не говорим!..»

— Какой нетонкий эксцентрик этот Джерри Парсел! — шепотом воскликнул молодой гость, оглянувшись предварительно по сторонам. — Нет, чтобы придумать нечто воистину экстравагантное, воистину американское — он выбрасывает ежегодно, я даже боюсь назвать какую, сумасшедшую сумму денег ради устройства этого бала «Голубой Козленок».

— Во-первых, — возразил пожилой гость, — стоимость этого ежегодного бала хорошо известна. Она определяется суммой пятьсот тысяч долларов. Иными словами, на каждого приглашенного — а их, вы знаете, ровно двести пятьдесят человек — расходуется две тысячи. Не так уж много. Особенно, если учесть, что благотворительные базары и аттракционы вернут хозяину все его затраты с лихвой.

Так разговаривая, эти двое подошли к довольно высокой пирамиде, которая была расположена в самом центре большого парадного зала нью-йоркского особняка Джерри. У пирамиды была срезана вершина. Вместо нее, на высоте примерно пятнадцати футов, размещался вольер, в котором находился голубой козленок.

— Далее, — продолжал пожилой гость, надевая очки и внимательно разглядывая животное, — позволю себе не согласиться с другим вашим замечанием. Мне представляется, трудно придумать что-либо более американское, чем этот бал.

Он попробовал пальцем отколупнуть кусочек золотой краски, которой была окрашена пирамида. Впрочем, через минуту, поняв тщетность своих попыток, он продолжал:

— ритуал этого бала был определен более полувека назад покойным отцом покойной Маргарет.

— Да, но почему именно козел? — вновь шепотом возмутился молодой гость. — И почему именно голубой?

— Теперь уж точно и не помню, — смешался пожилой гость, — или кто-то из предков Маргарет где-то далеко на Диком Западе поймал именно такой расцветки козла, или он сам вымазался в голубую краску о забор их усадьбы…

— Ну и что же? — не унимался молодой гость. — Почему этому событию нужно посвящать ежегодный бал, да еще приглашать на него цвет нью-йоркского бизнеса?

Пожилой гость, неуверенно улыбаясь, пожал плечами. К собеседникам подбежала молодая женщина. На ней было бледно-сиреневое платье с глубоким декольте, на лице — полувуаль, оставлявшая открытыми лишь глаза и лоб.

— Господа! — приятным грудным голосом обратилась к ним женщина. Как? Вы еще без масок? — и она протянула к ним лоток, висевший у нее через плечо.

На лотке были стопками разложены всевозможные маски — от самых простеньких до довольно замысловатых. Против каждой стопки был приколот маленький ценник: 100 долларов, 350 долларов, 500 долларов… Пожилой гость быстро взял самую дорогую маску, отсчитал несколько сотенных ассигнаций, с поцелуем вручил их женщине. Молодой гость, напротив, выбирал долго, примерял то одну, то другую маску, ворчал, что никакая ему не подходит и, как бы между прочим, спросил: «А что, без маски никак нельзя?». «Положительно нельзя», — улыбнулась женщина. Молодой гость вновь стал недовольно перебирать маски. «Вот эта вам больше всего к лицу!», — проговорила, теряя терпение, женщина и протянула ему одну за триста долларов. «Вы так думаете?» — пробурчал раздраженно молодой гость, но маску взял и деньги выложил. Чтобы хоть как-то выказать свое неудовольствие, он не вложил их в руку женщины, а с досадливой небрежностью бросил на лоток. Женщина собиралась уже было направиться к другим гостям, но пожилой легонько удержал ее за руку: «Скажите, дорогая, у нас тут спор вышел из-за того, почему именно „Голубой Козленок“?» — Он смущенно улыбнулся, словно говоря: «Склероза пока еще нет, а вот ведь, поди ж ты, запамятовал».

— О, господа, — оживилась женщина, — эта история прямо в духе наших первых пионеров! Один из предков Маргарет Парсел, выйдя из фургона, увидел в двадцати шагах от себя козленка. Козленок рыл землю ногой и не обратил на человека никакого внимания. Тогда наш бравый пионер схватил винтовку и выстрелил. И что бы вы думали? Он был самым метким стрелком в экспедиции, а тут промахнулся. Подумать только, с двадцати шагов! Козленок исчез. Когда наутро пионер проснулся и вышел из фургона, он вновь увидел козленка на том же месте. При свете солнца пионер хорошо разглядел, что мех у козленка был светло-голубого цвета. И вновь он рыл копытцем землю. «Не знамение ли это свыше?» — подумал пионер. и стал копать землю там, где ему (как он считал) указал голубой козленок. И что бы вы думали, господа? В том месте оказалось столько золота, что оттуда и началось внезапное богатство предков Маргарет. Я не прощаюсь с вами, господа. Милости прошу к моему прилавку во время Базара Сувениров.

Пожилой с улыбкой провожал глазами женщину. Молодой, крепко сжав губы, устремил хмурый взгляд в пол.

Гости меж тем прибывали. Внутренняя стоянка была рассчитана машин на тридцать. Поэтому «кадиллаки», «роллс-ройсы», «мазератти», «мерседесы», бесшумно подкатив к центральному подъезду особняка и бережно высадив своих пассажиров, огибали фонтан и искали пристанища на близлежащих улицах. Стоявшие у въезда полицейские лениво обменивались краткими замечаниями, надменно разглядывали густую толпу зевак, собравшихся, как обычно, на тротуарах. Войдя в дом, вновь прибывшие попадали в довольно широкий и длинный вестибюль, из него — в малую гостиную и далее — по выбору — в одну из трех больших гостиных.

Хозяин и хозяйка встречали всех в малой гостиной. Они выстаивали там ровно четверть часа и затем отправлялись в длительный «вояж» по всем четырнадцати большим и малым залам и холлам первого этажа. За эти четверть часа они успевали поприветствовать лишь сто первых гостей. Поцелуи, рукопожатия, вопросы о здоровье, о том, как идут дела, о том, как здоровье близких родственников и лучших друзей, и ответы на все эти и подобные им вопросы занимали довольно много времени. Мелькали туалеты стоимостью в несколько десятков тысяч, ожерелья и колье, стоимостью в несколько сотен тысяч. Молодость и красота мешались со старческой дряхлостью и уродством, быстрота и энергия — с прозябанием и угасанием. Большинство гостей были представители хорошо известных в деловом мире фамилий. Однако было немало и нуворишей, разбогатевших после второй мировой войны, главным образом — на военных поставках или нефтяном буме. То там, то тут собирались небольшие группы. Собирались они по родственному или — что реже — по деловому признаку. некоторые группы были устойчивы, другие не успев еще как следует собраться — потихоньку рассыпались. Гости едва заметно двигались друг другу навстречу, смеялись, удивлялись, сочувственно кивали. Устав от разговоров, шли к многочисленным столикам и барам; устав от еды и питья, шли туда, где гремела музыка; устав от всей толчеи, выходили в сад. Пища и напитки были самыми изысканными, оркестры и комики — самыми знаменитыми. Однако все приглашенные были, разумеется, пресыщены всем самым лучшим, самым редким, самым из ряда вон выходящим. Поэтому главная прелесть для большинства заключалась в возможности — увы! — не такого уж частого общения. От года к году контингент гостей изменялся мало. Две-три смерти, два-три новичка. Остальные — лучше ли, хуже ли — знали друг друга.