Капкан на честного лоха - Андрей Троицкий

Пришлось все рассказывать подробно, по нотам. Конечно, история не очень приятная и Островский, как отец ребенка, несет за все моральную ответственность. Но с другой стороны, ничего серьезного ведь не случилось. Закончив прелюдию, Островский рассказал о происшествии.

Сперва парень напился на выпускном балу, затем в мужском сортире трахнул одноклассницу, выбрав для совокупления самую толстую и самую страшную девчонку. Ну, тут претензий к Сергею никто не выдвигал. Пусть эта корова радуется, что нашелся на неё охотник и денег не взял. Под утро веселье переместилось на какую-то хату.

Там сын опрокинул ещё несколько рюмок. Затащил в спальню другую одноклассницу. Но переоценил себя, заснул прямо на девчонке, та еле вылезла из-под парня, да и то с помощью подружки.

Но вот беда, злые языки утверждают, что во время квартирного веселья Сережа жестоко избил какого-то там отличника, пентюха по фамилии Толстой. Якобы сломал ему нижнюю челюсть и нос. После чего Толстого с разломанной мордой доставили в Склиф. А Сергею на следующий день оформили принудительный привод в отделение милиции, где продержали почти сутки.

Все это наговор. Да, Сергей занимается боксом, но в тот вечер он был просто не в состоянии кого-то приложить кулаком. Родители Толстого уже забрали заявление из милиции. Инцидент исчерпан.

Островский умолчал, что видел после выпускной ночи костяшки на кулаках Сергея, сбитые до крови. Да и сын, протрезвев, не стал прятать правду от отца.

Островский не рассказал, в какую сумму обошлась ему мировая с родителями Толстого. И о взятках ментам умолчал. Рогачев человек старомодных взглядов, ему такие вещи не понять.

– Значит, с милицией ты договорился? – спросил Рогачев, видимо, и на половину не поверив рассказу. – И с родителями потерпевшего тоже все уладил? Осложнений не будет? Точно?

– Как перед богом клянусь, – взметнул руки вверх Островский.

– Ладно, поможем парню. Но если ещё хоть раз…

– Клянусь всеми святыми, – Островский прижал руки к сердцу. – Он ведь мой единственный сын. Все надежды на Сережку. Кто ему поможет, если не отец? У него есть я, у меня есть он… Мы есть друг у друга.

Островский скорчил такую плаксивую гримасу, что морщины на лице старика Рогачева разгладились, а глаза увлажнились. От умиления к слепой отцовской люби что ли…

* * *

Окрыленный успехом своего визита, Островский в сопровождении охраны покинул гостеприимную квартиру, спустился по лестнице с третьего этажа и вышел во двор.

Погода переменилась, накрапывал мелкий серый дождь, мелкие лужицы дрожали на ветру. Островский не дошел до автомобиля трех шагов, и тут в кармане ожила трубка мобильного телефона. Островский сказал «але», остановился, прижал трубку ближе к уху.

– А я ждал твоего звонка, – голос Островского казался спокойным, даже веселым. – Знаешь, если я услышал тебя пару дней назад, не поверил, что ты звонишь с воли. Ведь сейчас можно звякнуть по межгороду из зоны. Сам знаешь, за образцовое поведение премируют звонками на волю. А деньги за междугородний звонок выдирают из «заборной книжки» зэка. Так?

Услышав утвердительный ответ, Островский улыбнулся. Пальцем поманил к себе начальника службы безопасности Виктора Черных, подмигнул ему одним глазом, поднял кверху большой палец и потряс кулаком.

– Значит, ты хочешь встретиться сегодня в восемь? Нет, я не возражаю. Просто хочу чтобы ты знал: произошло недоразумение. В том, что ты оказался на зоне моей вины нет. Я по-прежнему твой друг, я чист перед тобой. Но об этом при встрече. Так, записываю адрес. А почему именно там? Нет, все в порядке. Меня все устраивает. В восемь, я уже записал.

Островский достал блокнотик, чиркнул в нем пару слов.

– Обещаю, я приду без охраны, – продолжил Островский. – Клянусь могилой матери, со мной приедет только водитель. У меня не будет оружия, даже тупого перочинного ножа. Мы поговорим, как мужик с мужиком. Мне надо многое тебе сказать. Согласен? А хорошо мы с тобой пообщались. Даже не ожидал.

Он опустил трубку в карман, потер ладони и протянул Черных бумажку с адресом: Салтыковская набережная, старый склад текстильной фабрики.

– Ну, что я тебе говорил? Не долго мы ждали, пока эта падла нарисуется?

– Не долго, – улыбнулся Черных.

– Витек, стрелка в восемь вечера. Бери самых лучших ребят, двенадцать бойцов. Оружия столько, сколько унесешь. Всем выдать бронежилеты. Выезжаем на трех машинах. Этот хрен придет один. Возможно, у него будет сообщник. Это нам по зубам.

– Еще бы, – сказал Черных. – Мы с ребятами можем выехать хоть сейчас.

– Ни в коем случае. Приедем, как договорено, ровно в восемь. Главное, человека не спугнуть. А то лови его потом с фонарями и жди пули в спину. Я хочу, я очень хочу все кончить сегодня. Именно сегодня.

Оставив «Жигули» за квартал от места стрелки, Климов прошелся пешком по набережной, наткнулся на заброшенный склад, осмотрелся по сторонам.

Унылые трехэтажное здание, красного кирпича, стоящее буквой П, смотрело черными от копоти окнами на реку Яузу. Посередине постройки ворота во двор. На трехметровый металлический каркас наварены листы железа, крашенные зеленой масляной краской, сквозь которую проступили пятна ржавчины. Створки ворот скреплены одна с другой толстой железной цепью, концы которой скованы амбарным замком. В правой створке ворот калитка, она тоже на висячем замке.

Незаметно день переродился в серый сумрачный вечер. Накрапывал дождь, тучи опустились прямо на городские крыши. Прохожих не видно, лишь автомобили проносятся по набережной, поднимая за собой грязную морось. Климов глянул на часы: он подошел к текстильному складу без четверти семь.

Если учесть, что телефонный разговор закончился полтора часа назад, можно никуда не спешить и не опасаться, что Островский прибудет на стрелку раньше Климова. В какой бы части Москвы не звонок его не застал, чтобы добраться сюда, нужно какое-то время. Но главное, Островский не из тех людей, кто, задрав штаны, без оглядки понесется неизвестно куда, возможно, на встречу пуле. Наверняка вперед пошлет разведку. Климов готов к этому.

Но ещё одна заноза засела в сердце: Островский согласился на встречу сразу же, без торга, без условий и без долгих раздумий. Значит, был готов к звонку Климова. Ждал его. Скорее всего, Островскому уже известно о гибели Ашкенази. Это плохо, но по-другому и быть не могло.

Климов расстегнул «молнию» висящей на плече сумки, вытащил молоток, сразу решив не трогать замок на калитке. Пешеходов не видно. Коротко размахнувшись, несколько раз с силой врезал по замку, державшему цепь. После пятого удара дужка переломилась надвое, разбитый замок упал к ногам Климова. Он пнул негодную железяку носком ботинка. Размотав цепь, ладонями толкнул створку ворот от себя.

На разные лады заскрипели ржавые петли, Климов распахнул створку до конца, до боковой стены. Опустил вниз приваренный к основанию ворот железный костыль, воткнул его острие в дыру, проделанную в асфальте. На второй створке железного костыля не оказалось. Климов, чтобы ворота не закрылись, подложил пару скрепленных раствором кирпичей. Подергал за створку, убедившись, что кирпичи не дают ветру закрыть ворота.