Два дня в апреле - Роушин Мини

Но вот сейчас, когда Мо ушла от них, Изабель уже почти жалеет об этом. Порой ей явно недостаёт присутствия сварливой свояченицы рядом. Разве что по её чаю она не скучает, это уж точно. Мо имела обыкновение заваривать такой густой и такой крепкий чай, чтобы ложка стояла. Кружки, которые Изабель принесла на работу для их каждодневных чаепитий во время обеденного перерыва, предварительно выбросив весь тот старый хлам с отбитыми ручками и отколотыми краями, который хранился в подсобке до неё, так вот, эти кружки приходилось просто отскабливать чуть ли не ножом после каждого очередного чаепития, такой налёт оставлял на стенках чашек чай, заваренный Мо.

Изабель медленно идёт по торговому залу, поправляет подушечки, на которых разложена бижутерия, выравнивает ряды открыток, разматывает шарфы, поправляет криво висящие картины и акварели. Вот она останавливается возле одного из полотен, на котором запечатлён красивый вид на море. Этот пейзаж ей очень нравится. Вчера его едва не купили. Но остановила, как всегда, цена. Всё же целых семьдесят пять евро. А имя художника практически никому не известно. Вот и болтается картина на стене уже почти два месяца, всё еще ожидая своего покупателя.

Само собой, Мо не осталась в стороне, когда картину только-только выставили на продажу. «Вы оценили её в целых семьдесят пять евро? — воскликнула она недоверчиво, комично вскинув брови вверх. — За что? Пару мазков кистью, пару синих и белых пятен… Да любой ребёнок нарисует вам лучше! Готова поспорить на что угодно…» Изабель предпочла не вступать ни в какие дискуссии, прекрасно понимая, что спорить с Мо всё равно бесполезно. К тому же, как известно, о вкусах не спорят.

Вчерашняя покупательница… она, к примеру, весьма впечатлилась этим пейзажем и уже была почти готова купить картину, но вот только цена… Одним словом, женщина взяла паузу на раздумья. Сказала, что ей нужно посоветоваться с мужем, возможно, даже привести его сюда и показать картину. Но Изабель всё поняла правильно. Обычные отговорки и извинения в подобных случаях. К сожалению, большинство людей слабо разбираются в искусстве. Вот, к примеру, история, случившаяся несколько недель тому назад. Покупательница, взяв очень красивую акварель с изображением парусной регаты, заявила, рассчитываясь за приобретение, что купила акварель только потому, что красные паруса на одной из яхт удачно гармонируют по цвету с обивкой её дивана. Вот тебе и всё искусство!

Впрочем, и сама Изабель вынуждена была признаться — до замужества с Алексом она тоже не была большим ценителем искусства. Пожалуй, не смогла бы отличить Ренуара от Пикассо, не говоря уже о живописных полотнах их соотечественника, ирландца Луи ле Броку. А кто бы смог, с другой стороны? Зато ей нравились картины Вермеера, а из ирландских художников — произведения Джека Йейтса и Пола Генри. Уже кое-что!

Когда она впервые переступила порог дома Алекса, первое, что её поразило, — это обилие живописных полотен. Картинами были увешаны все стены, причем большинство из них написаны современными художниками. На тот момент их имена ничего не говорили Изабель. Некоторые полотна ей понравились, другие — нет, но комментировать свои пристрастия и антипатии она не стала. Не хотела демонстрировать мужу своё невежество в вопросах искусства.

Алекс постоянно посещал выставки, читал искусствоведческие обзоры — словом, был в теме. Когда он приносил домой очередное живописное приобретение, Изабель всегда спрашивала у него: «А что тебе понравилось в этой картине?» Ей хотелось понять, какими глазами муж смотрит на картину, что видит в ней, что чувствует, но в ответ он лишь слегка пожимал плечами и говорил: «О, это очень трудно объяснить!»

Понадобилось время, чтобы разобраться в очевидном. Мужа меньше всего интересовало искусство, так сказать, ради искусства. Для него картины были обычным товаром, выгодным капиталовложением, чем-то таким, из чего впоследствии можно будет извлечь хорошую прибыль. И на этом точка! Но, живя в окружении произведений искусства, Изабель мало-помалу и сама начала интересоваться живописью и даже разбираться в ней. Она тоже стала посещать выставки, иногда вместе с Алексом, чаще — одна. И постепенно у нее открылись глаза: она стала видеть, подмечать, понимать, научилась отличать хорошее полотно от ремесленной поделки.

Кстати, именно она и подала идею продавать в их магазине ремёсел и живописные полотна наряду с прочими товарами. Более того, она сама же и занялась поисками того, что можно приобрести для последующей продажи. Ей понравилось работать и с художниками напрямую, и с их агентами, у неё уже появились постоянные контакты с некоторыми из них. В результате её интенсивных поисков были отобраны с полдюжины картин, которые развесили отдельно, выделив для этого специальный угол. Результатами своей бурной деятельности на ниве искусства Изабель тоже осталась вполне довольна, справедливо полагая, что произведения живописи, будучи выставленными в магазине, сразу же поднимают уровень престижности самого магазина, а это не менее важно, чем чистая прибыль. На сегодняшний день было продано всего лишь два полотна, та самая акварель с регатой и ещё одна картина, но Изабель не сомневалась, что купят и все остальные. Просто каждое полотно должно дождаться своего покупателя.

Одним словом, если морской пейзаж провисит у них до дня её рождения, то есть до сентября, то тогда она сама купит картину — себе в подарок.

Да, её день рождения. Уже шестьдесят один. Впрочем, это всего лишь цифра, не более того. Одной цифрой больше, одной меньше… Просто надо не обращать внимания на эти калейдоскопически быстро меняющиеся годы жизни, только и всего! Жизнь пока продолжается, и это — главное.

Она вспомнила, с каким ужасом ждала в прошлом году приближающийся шестидесятилетний рубеж. Тогда ей казалось, что жизнь её кончена, что в ней уже никогда не случится ничего хорошего. И вообще ничего не случится.

А между тем всё так кардинально изменилось именно на подступах к этой круглой дате. Она ушла от Алекса, переехала в собственную квартиру, уволилась из магазина Филлис, но главное — она наконец-то преодолела полосу отчуждённости в своих отношениях с Дафнией.

«Поживи пока у меня, — предложила ей Дафния в тот роковой вечер, когда пропала Уна, — пока подыщешь себе что-нибудь подходящее». И Изабель с радостью уцепилась за это приглашение дочери, у неё даже затеплилась робкая надежда на примирение. Она переехала к Дафнии на следующее же утро и оставалась у неё в течение десяти дней. Каждый вечер готовила ужин для Дафнии и Уны, днём вместе с дочерью осматривала потенциальное жильё для себя. Наконец она остановила свой выбор на небольшой квартире с одной спальней — в доме, расположенном в самом центре города, прямо за кафедральным собором.

И вот сейчас каждое воскресенье она просыпается под колокольный перезвон. И с дочерью она общается почти ежедневно — лично или по телефону. Кажется, они разобрались с ошибками, и дочь простила её. Во всяком случае, прежнее отчуждение исчезло. Конечно, налаживание по-настоящему родственных отношений — это процесс медленный, во многом болезненный, но он идёт, и это — опять же! — главное. Изабель чувствует буквально каждый день, как меняется отношение дочери к ней, по тому, как та с ней разговаривает, как улыбается, как смотрит на неё. Рано или поздно всё образуется, она просто уверена в этом. И это не может не радовать.