Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи - Михаил Погодин

Ермолов, находившийся в Санкт-Петербурге в 1821 году, после возвращения своего из Лайбаха, куда он был вызван для начальствования армией в Италии, отказался от высочайше пожалованной ему аренды в 40 000 рублей бумажками на 12 лет в пользу бедных служащих, обремененных семействами. Государь, узнав о том, сказал ему: «Хотя я знаю, что у тебя ничего нет, но я благодарю тебя за твой вполне деликатный и бескорыстный поступок».

Посетив однажды Шуму и увидав близ великолепного дворца безнравственного Мехти-Кули-хана Карабахского маленькую и некрасивую мечеть, приходившую в упадок, Ермолов грозно сказал ему: «Я требую, чтобы к моему будущему приезду на место этой развалившейся мечети была выстроена другая, которая бы соответствовала великолепию вашего дворца». Эти слова, сказанные на татарском языке, произвели чрезвычайно благоприятное впечатление на туземное население, которое еще более усилилось вследствие построения самим Ермоловым мечетей в некоторых аулах.

Во время пребывания барона Дибича в Тифлисе лезгины взяли в плен молодого офицера, барона Фиркса; узнав о том, Ермолов потребовал немедленной его выдачи, грозя в противном случае страшно наказать виновных. Лезгины поспешили доставить не только пленного, но и все принадлежавшие ему вещи, как то: лошадь и часы.

Ермолов, не желая потворствовать беззаконным действиям многих ханов и продолжать выдачу получаемых ими больших содержаний, изгнал их и заменил ханские управления народными судами. Известившись в 1818 году о набеге в наши пределы генерал-майора Ахмет-хана Аварского, получавшего 5000 рублей содержания, он издал прокламацию, в силу которой этот хан был объявлен изменником, с лишением чина и содержания; он возбудил против него, хотя не способного, но принадлежавшего к ханскому дому Сурхая. Жена Ахмет-хана, жестокосердая Гейлиге-Бике, злодейски умертвившая жениха своего, прислала к Ермолову муллу, с предложением отравить мужа за известную сумму; но он отвечал, что жизнь такого презренного негодяя не стоит ничего.

Теща преданного нам шамхала Тарковского, значительно содействовавшая к восстанию акушинцев, коих она просила доставить ей возможность выпить стакан крови своего зятя, была сослана сперва в Черный Яр, а потом в Красный Яр, где и умерла; владетельный князь аула Брагуны, умертвивший самым изменническим образом своего отца и брата, был сослан в Сибирь. Так как Уцмий Кайтахский был духовная особа, которая могла быть нам опасна, то звание его было уничтожено.

Ермоловым были также изгнаны под разными предлогами: хан Талышинский, умный, но коварный генерал-лейтенант Мустафа-хан Ширванский, которого ваш знаменитый атаман Платов тщетно старался захватить еще в 1796 году, и безнравственный Мехти-Кули-хан Карабахский. Учреждены были народные суды, на коих собирались представители беков и других сословий, под председательством комендантов и их адъютантов, причем татарский подлинник сопровождался русским переводом. Ермолов написал, по совету майора Якуба Шардарова, устав для кабардинцев, коим они руководствуются доселе, у них в судах председательствует эфенди; Ермолов, вполне убежденный, что мир между Россией и соседними восточными государствами не мог быть продолжителен, в особенности с Персией, где старший сын шаха, умный и расположенный к нам Мамад-Али-Мирза, родившийся от христианки, был лишен престола в пользу постоянно враждебного нам Аббас-Мирзы, коего мать принадлежала к фамилии Каджар, старался приобрести себе там союзников на случай войны. Он потому сблизился с Мамад-Али-Мирзой, который не хотел добровольно уступить престола брату своему, не признанному еще Россией наследником его.

Ермолов, невзирая на уверения многочисленных его врагов, утверждавших, что он давно искал повода к войне и возбудил ее лишь из честолюбивых видов, избегал ее, однако, сколько было возможно. Он, напротив, советовал нетерпеливому Мамад-Али-Мирзе выждать благоприятного времени для явного восстания против брата. Тем более что в силу статьи Гюлистанского договора мы были обязаны помогать шаху в случае междоусобной войны в Персии; этот принц, приносивший даже жалобу в Петербург на Ермолова, который, по его мнению, слишком медлил объявлением Персии войны, был, к сожалению, скоро отравлен.

Ермолов, узнав, что турецкий султан, под предлогом смены гарнизона в Трапезуйте, посылает войско для наказания умного и самостоятельного паши Тутчи-Оглу, решился предупредить его о том и тем приобрести верного союзника, на случай войны России с Турцией. Он отправил к нему письмо, наполненное лишь приветствиями в восточном вкусе, с доверенным армянином, бывшим некогда дядькой знаменитого князя Багратиона; ему было приказано изустно известить об угрожавшей опасности пашу, который принял все необходимые меры. Две турецкие армии, потеряв все свои орудия, были им наголову разбиты.

Тутчи-Оглу прислал, в свою очередь, после того в Тифлис доверенное лицо, которое, передав Ермолову письмо с приветствиями, сказало ему: «Паша обязан жизнью своему отцу, но тебе гораздо более, а потому разумей его как самого преданнаго к тебе человека». Он был, к несчастию, вскоре изменнически задушен.

Ермолов приобрел также большое влияние в окрестностях Багдада и Бассоры; двое сыновей пожилой крепостной женщины князя Лаурсаба, сделавшись багдадским и бассорским пашами, просили Ермолова препроводить к ним их мать. Ермолов, убедив князя Лаурсаба отпустить на волю эту старуху, приказал одеть ее в богатые парчовые платья и передать с почетом посланным, которые вручили значительную сумму ее прежнему владельцу. Эти оба паши просили впоследствии позволения перейти в Россию с сохранением своих прав.

Отправленный Ермоловым в Хиву Муравьев (ныне член Государственного совета, генерал-адъютант) был сперва посажен под арест ханом, намеревавшимся предать его жестокой казни, но вследствие распространенного астраханскими армянами слуха, будто бы Ермолов хочет мстить хивинцам за истребление отряда Бековича еще во время Петра Великого, его отпустили с подарками в Тифлис; он прибыл туда в сопровождении двух знатных хивинцев, которые оставались там довольно долгое время.

Ермолов приобрел также влияние в земле туркменцев; владетель острова Черекеме, Киат-хан Туркменский, прислал даже сына своего, который поступил к нам на службу в Эриванский полк.

Все эти случаи, которыми я здесь ограничиваюсь, вполне обрисовывают характер Алексея Петровича и свидетельствуют о степени нравственного влияния его на подчиненных; но главная его заслуга состояла в неутомимой деятельности и уменье возвышать дух своих подчиненных. Заботы Ермолова о войске, нужды которого он хорошо знал, были примерны; неуклонно наблюдая за хорошим содержанием войск, он строго запретил изнурять их фронтовыми ученьями и дозволил им носить вместо касок папахи, а вместо ранцев холщовые мешки с сухарями. Это, к сожалению, подало многим повод обвинить в либеральном образе мыслей Ермолова, явно, по их мнению, баловавшего войска, в коих чрез то будто бы обнаружился упадок дисциплины, и осмелившегося постоянно нарушать установленные формы и правила службы.

Лучшим опровержением тому служат слова барона Дибича генералу Сабанееву, по возвращении своем из Грузии: «Я нашел там войска, одушевленные духом екатерининским и суворовским», и наши успехи в войнах с персиянами и турками. Прослужив в течение 25 лет и участвовав во многих кампаниях, я, положа руку на сердце, могу поистине сказать, что я не видал в ваших войсках такого рвения и мужества, какими были одушевлены кавказские солдаты. Слова «Ребята! В поход!» возбуждали в каждом какую-то ребяческую радость. Никогда наша конница не могла догнать пехоты, делавшей по 50 верст в сутки, в особенности когда ею предводительствовал сам Ермолов: ни заоблачные выси, ни дикие ущелья, ничто не могло остановить ее гигантских шагов. Ермолов, убежденный в неизбежности близкой войны с персиянами и желая упрочить спокойствие и порядок между невежественными и фанатическими жителями Дагестана, прибыл сюда в 1823 году.