Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи - Михаил Погодин

Он провел в ауле Казанищи всю зиму с 1823 на 1824 год, где имел при посредничестве умного и вполне преданного нам шахмала Тарковского ночные свидания с Саидом-эфенди, ученым наставником значительнейших туземных мулл, пользовавшимся в горах огромным влиянием. Во время этих свиданий, о коих не знали многие из самых приближенных к Ермолову лиц, ему удалось склонить Саида-эфенди употреблять в нашу пользу свое влияние в горах и принять на себя наблюдение за своими единоверцами: этому ученому мужу была обещана значительная сумма денег, которая выплачивалась до 1827 года.

Известившись в 1824 году о явном ослушании одного из дагестанских мулл, Ермолов приказал Аслан-хану Кюринскому захватить виновного и переслать его в Тифлис. Невзирая на то что этот хан привык, подобно прочим туземным властителям, к беспрекословному повиновению воле Ермолова, но он, неизвестно по каким побуждениям, пытался на сей раз его обмануть и медлил с приведением в исполнение его приказания. Вскоре Ермолов, не знавший об этом обстоятельстве, подтвердил свое повеление хану, который, опасаясь раздражить его, захватил виновного и принял уже все меры к немедленному отправлению его в Тифлис.

Крестовая гора, самая возвышенная точка высот, по коим едешь от Коби до Тифлиса, есть истинный пункт перевала чрез Кавказ. Вокруг нее находятся горы гораздо выше ее. Она получила сие название от креста, который был водружен на ней первыми русскими, перешедшими за Кавказ в Грузию во времена Екатерины, но так как крест деревянный сгнил, то Ермолов заменил его огромным крестом, высеченным из гранита, с таким же подножием».

В бумагах Д.В. Давыдова найдена еще следующая заметка:

«Не принадлежа к числу тех, кто безусловно восторгаются всем, что делалось на Кавказе во времена Ермолова, я почитаю, однако, нужным сказать, что, невзирая на известную любовь к общественному благу и способности этого генерала, система гражданского управления, коей он следовал, не будучи лишена больших недостатков, требовала немало улучшений и преобразований; причину этого надо искать в личных свойствах Ермолова, – который, будучи исключительно отличным военным человеком, не был никогда приготовлен к административной деятельности.

Не имея ни опытности, ни специальных по этой части сведений, Ермолов, невзирая на замечательную заботливость о благоденствии вверенного края, не мог, однако, быть ему полезен в той мере, как бы он того желал. Алексей Петрович, вполне сознававший в себе недостаток сведений и опытности и почитавший себя всегда невеждой в административном отношении, скромно относил все сделанное в гражданском отношении во время своего правления краем лишь советам и деятельности некоторых отличных чиновников, коими он успел себя окружить.

Ермолов, умевший ценить заслуги своих подчиненных по их достоинству и никогда не перестававший свидетельствовать о них, внушил им тем к себе безграничную любовь и преданность. Получив однажды повеление изложить свое мнение насчет управления калмыками, Ермолов нашелся вынужденным, вследствие нескольких подтвердительных о том приказаний, не дождавшись отзыва астраханского губернатора Бухарина, коему нужды этого народа были ближе известны, послать в Санкт-Петербург свое о том заключение.

Прочитав вскоре после того замечания на этот счет почтенного и отлично-умного Н.Я. Бухарина, коему он исходатайствовал впоследствии аренду, и отправив их также в Санкт-Петербург, он не преминул донести, что почитает мнение сего последнего несравненно основательнее и полезнее своего. Хотя беспокойства в Дагестане, Чечне и других областях отрывали часто Ермолова от гражданских занятий, но нельзя, без явного нарушения справедливости, не сказать, что его девятилетняя административная деятельность, при всех ее несовершенствах и больших недостатках, была благотворна для Кавказского края; это могут подтвердить все беспристрастные очевидцы и самые туземцы».

«1826, январь. Крепость Грозная. (Было несколько горячих перестрелок с чеченцами.) Со мною случилось смешное происшествие: квартира моя была на самом конце селения, и, когда начали пули достигать оной, повар мой отказался готовить обед, говоря, что он не создан быть на пулях чеченских. Кажется, он желал заставить думать, что он менее гнушается пули народа просвещеннейшего!

28. В Малой Атаге на правом берегу Аргуни замечены большие огни, слышны были выстрелы и крик в ознаменование радости о прибытии на помощь соседей, и тогда же стало известно от лазутчиков, что пришли чеченцы, по р. Мячику живущие, и несколько лезгин.

Послан отряд истребить селение Чахкири, где собирался неприятель и имел покойное пристанище.

Пред рассветом приблизились войска к селению, но были примечены караулами, и потому, не теряя времени, после нескольких выстрелов из пушек, один батальон бросился в селение, из коего испуганный неприятель спасся бегством. Превратив в пепел селение, батальон выступил беспрепятственно, но, когда на обратном пути войска были за версту от селения, разостлался по земле чрезвычайно густой туман, с коим соединился дым горящего селения, до того затмили свет, что ничего не возможно было различить в самом близком расстоянии.

В сие время приспел стоявший за Аргуном неприятель. Он не мог видеть число войск наших, равно как и его прибытие познано было по одному ужасному его крику. Конница его, проскакав стрелков, столкнулась с казаками, которые, ударив в шашки, ее опрокинули. Вскоре большие толпы атаковали нашу пехоту. Артиллерия действовала картечью не далее как в 50 шагах, так что были отрываемы оною члены, тела были раздираемы. Третье нападение было сильнейшее, ибо всеми силами стремительно ударил неприятель. Встреченный картечью и ружейным огнем пехоты и спешившихся казаков, он обратился в бегство с ужаснейшим уроном, и с сего времени не было уже ни одного выстрела, вероятно, потому, что поднявшийся туман обнаружил число войск наших. Неприятеля было до 3 тыс. чел., и, когда удалились наши войска, видно было, что он, собрав тела отличнейших из убитых, рассеялся в разные стороны. Отряд с весьма малою потерею возвратился в лагерь.

Февраль. Жгли в Чечне селения, некоторые сдавались, присылали аманатов. В феврале настали жестокие морозы, в здешней стране необыкновенные, ибо сряду несколько дней было не менее 20 градусов, и я должен был пережидать их, боясь потерять людей. (Драки в Гихинских лесах, в завалах.) Я имел случай заметить, как линейные казаки могут стоять под пулями… Я приказал сжечь сие гнездо (селение Гики) величайших мошенников, которые отовсюду принимают к себе злодеев.

18 февраля. Войска на рассвете пришли к Гихинскому лесу. Неприятель не успел собраться, ожидая меня на другой дороге. Я мог потерпеть немалый урон, ибо дорога тесная извивается в частом лесу и за большими деревьями удобно было и укрываться, и остановить движение сделанными засевами. Я почел немалою удачей переход сего леса без сопротивления. (Брали селения приступом.)

19. Селение Казах-Кечу выслало старшин с хлебом и солью, которые, раскаиваясь в сделанных ими преступлениях, в деятельном участии в мятеже, вверили себя великодушию войск. Не приличествовало наказывать таковых и им прощено!