Правда варварской Руси - Валерий Шамбаров

В этой работе я не случайно уделяю много внимания Франции. Когда на Востоке Европы набирала силу Россия, когда она сокрушила давнюю соперницу Польшу, на Западе лидировала Франция, подорвавшая могущество Габсбургов. И именно она стала выходить на роль главной политической противницы русских (и оставалась ею вплоть до наполеоновских войн). В XVII в. Россия и Франция начали превращаться как бы в два противоположных полюса Европы. И не только в области политики — даже их обычаи, традиции, нравы во многом оказывались противоположными. И когда современники или историки рассуждали о «московском варварстве», противопоставлением обычно служил «золотой век» Людовика XIV.

Что ж, давайте и мы взглянем на «золотой век», но не через призму художественных произведений, изображающих его блестящей романтической феерией, а опираясь на факты. Действительно, Кольбер и другие министры Людовика очень много сделали для возвышения Франции. Был взят курс на развитие промышленности (на 40 лет позже, чем в России). Из Англии тайком вывезли мастеров по производству стали, во Вьене построили первую металлургическую фабрику, а в Сен-Этьене мастерские по производству оружия. Кольбер организовывал и другие мануфактуры, чтобы не ввозить сукно из Голландии, чулки из Англии, зеркала из Италии, кружева из Фландрии — так как покупка знатью импортной роскоши вызывала отток капитала. Были введены протекционистские законы, значительные повысившие пошлины на ввоз товаров, а для развития внутренней торговли стали прокладываться дороги, была упразднена часть внутренних таможен.

Поскольку планы военной и колониальной экспансии требовали борьбы за моря, Кольбер в дополнение к посту интенданта финансов сумел стать морским министром и начал строительство флота, в третий раз — после Ришелье и Мазарини, так как корабли, построенные ранее, успели сгнить или были распроданы в частные руки. В Голландии приобрели 32 фрегата, наняли мастеров, заработали судоверфи. Военный министр Лавуа продолжал формирование армии. Произошли и культурные сдвиги. В дополнение к Французской академии (литературной), созданной Ришелье, возникли академия живописи и скульптуры, академия наук, оперный театр, «Комеди Франсез»…

Но уровень жизни в стране оставался крайне низким. 85 % населения составляли крестьяне, которые, по сути, считались людьми вне морали, вне культуры, вне «общества». Юридически большинство крестьян являлись свободными, хотя были и «сервы» — рабы. Но многие арендовали землю у дворян. А там, где дворяне утратили собственность, они сохраняли другие феодальные привилегии. Право суда в той или иной округе, права на леса, воду, рыбу. И «священное право» на охоту, позволявшее дворянину скакать с собаками по чужим полям. Крестьянам запрещалось строить изгороди, чтобы не помешать охоте, убивать зайцев, голубей, куропаток, портивших посевы. В некоторых провинциях запрещалось даже убирать урожай, пока не оперятся птенцы куропаток. Часто такие привилегии становились просто источником дворянского дохода. Хочешь поставить изгородь, убрать осыпающееся зерно — плати.

4/5 крестьян не имели лошадей, 2/3 не имели коров. Редко держали свиней из-за их прожорливости. Предпочитали выращивать птицу и овец. Но шерсть, мясо, сало, молоко, масло, яйца, цыплята самими крестьянами почти не употреблялись. Они шли на продажу, чтобы уплатить налоги. Хотя выручки от хозяйства на это часто не хватало, приходилось еще и подрабатывать: прясть и ткать на дому, батрачить. И подавляющее большинство французов цели себе ставило минимальные — выжить, суметь внести подати и обеспечить будущее хотя бы одному из детей (а он, глядишь, и родителей поддержит в старости). Обитали в маленьких хижинах с земляным полом без окон и трубы (окна и трубы облагались налогами). Топили очагами, где жгли торф или хворост. В той же хижине держали скот и птицу. Носили одежду из домотканого холста и сукна, зимой обувались в деревянные сабо, а летом и без них обходились.

Техника земледелия была самая примитивная — самодельная деревянная соха, мотыга, заступ. А в еду шло все, что можно съесть, вплоть до трав и корней. Епископ Масилон писал: «Народ в наших деревнях живет в чудовищной нищете, ни сена на постели, ни утвари. Большинству… не хватает их единственной пищи, ячменного или овсяного хлеба, в котором они вынуждены отказывать себе и своим детям, чтобы иметь чем оплатить налоги… Негры наших островов бесконечно более счастливы, так как за работу их кормят и одевают с женой и детьми, тогда как наши крестьяне, самые трудолюбивые, при самом упорном труде не могут обеспечить хлеба себе и своим семьям и уплатить причитающиеся с них взносы».

Имелись, конечно, и зажиточные хозяйства. Но сборщикам налогов, а уж тем более откупщикам, было без разницы, с кого получить деньги, главное — получить. Поэтому подати они раскладывали по своему усмотрению. И во Франции нередко получалось так, что разбогатеть — значило быстрее разориться. А разорившимся, потерявшим с молотка клочок земли и крышу над головой, оставалось искать работу поденщиков или пополнять армию люмпенов. Пополняли ее и «лишние» дети — когда земли не хватало, а побочные промыслы отсутствовали, их порой отправляли «искать счастья». На все четыре стороны. Людовику XIV пришлось издать особый эдикт против пауперов. И тем не мецее при нем в Париже возникло целое «королевство бродяг» из нищих, воров, жулья. Оно имело свою иерархию и законы, то бишь стало первым образцом организованной преступности.

Впрочем, и у провинциальных дворян жизнь была не блестящей. Поместья давали очень маленький доход. Замки разваливались, на ремонт денег не было. Зимой было холодно, приходилось постоянно ходить в теплой одежде. Французский историк Л. Февр так описывал их быт: «Они обычно едят у себя на кухне, которую в провинциях называют «chauffoir» (обогревальня). На кухне тепло. Или, точнее, не так холодно, как в других комнатах. Здесь постоянно пылает огонь… Свежая солома на плитах пола сохраняет тепло для ног. И, кроме того, на кухне многолюдно. Люди живут локоть к локтю… Понятия о стыдливости не такие, как у нас. Совершенно неведома наша потребность в уединении. В доказательство я упомяну только о размерах кроватей того времени: это монументальные сооружения, в них укладывается порою множество людей, не испытывающих стеснения и смущения. Каждому своя комната — эта мысль принадлежит нынешнему времени… На кухне собирались все и делали все или почти все». Тут же, как и в крестьянских домах, жили собаки, куры, овцы. И еда была весьма скромной — каша, овощной супчик. Мясо даже и большинству провинциальных дворян было доступно лишь по праздникам. А чтобы поправить дела, они роднились с богатыми буржуа, ростовщиками. Или продавали им земли. И те принимались выжимать крестьян пуще прежних хозяев.

Кольбер провел ряд финансовых реформ, но не в пользу простонародья, а для поддержки мелкого дворянства. Для крестьян на 1/3 снизили талью (прямой налог), но увеличили оброк сеньорам. Был издан и эдикт о «трияже», позволявший сеньорам отбирать 1/3 земли крестьянской общины. А налоги в казну Кольбер начал перекладывать на города. Придумывались и другие способы пополнения бюджета. Так, стало широко практиковаться «выжимание губок». Должностным лицам позволяли обогащаться неправедным образом, а потом сажали с конфискацией. Были вдруг аннулированы все государственные долги частным лицам и банкам, а также выплата процентов по старым займам. Сократили большое количество доходных должностей (с придумыванием и продажей новых).