Обстоятельства речи. Коммерсантъ-Weekend, 2007–2022 - Григорий Михайлович Дашевский

говорит он. В третьей части все признают свои ошибки — все, кроме самой судебной системы.

Освободить троицу смогли лишь после договоренности, что они признают свою вину. За их освобождение боролись Питер Джексон (позже он спродюсировал еще один документальный фильм об этом деле — «К западу от Мемфиса»), Джонни Депп, Трей Паркер, Эдди Веддер из Pearl Jam, Генри Роллинз, Том Уэйтс, Оззи Осборн. Но почему, спрашивает Берлингер, требуется три документальных расследования HBO и деньги знаменитостей вроде Джонни Деппа и Питера Джексона, чтобы дать «уэст-мемфисской троице» судебную защиту, которую они заслуживали в 1993-м? О чем думал штат Арканзас, если не сомневался в преступлении Эколза, Болдуина и Мисскелли, но выпустил их на свободу лишь потому, что за них вступились знаменитости?

Берлингер и Синофски отказались снимать троицу после выхода из тюрьмы: их задачей было помочь расследованию дела, а еще один фильм расследованию не поможет.

…and Justice for All

«Прямого кино» не получилось: «Потерянный рай» самим своим существованием изменил ход дела. В третьем фильме Дэмиен говорит: «Мы были просто нищими, жалкими отбросами. Я уверен, что, если бы эта история не была снята на камеру, я был бы уже мертв».

«Потерянный рай» стал одним из важнейших документальных фильмов в истории кино прежде всего потому, что авторов интересовало не расследование, они не стремились показать портрет американского Юга, системы правосудия или заблудших подростков. Их интересовала справедливость. «Мы занимаемся правдой. Мы делаем документальное кино», — говорил Берлингер.

С тех пор он снял не один проект в жанре true crime — и два фильма о Теде Банди, и несколько эпизодов сериала «Место преступления». Он уверен, что жанр документального детектива теперь так популярен, потому что зритель видит, что кино способно повлиять на ход дела. И все-таки он считает, что этот жанр все больше скатывается к развлечению публики.

Его требования к true crime очень просты: в фильме должен быть некий комментарий по поводу состояния общества, идея социальной справедливости. Недостаточно просто показать преступление и долго смаковать зловещие детали ради того, чтобы пощекотать кому-нибудь нервы, нужно изучить более широкую картину.

Несмотря на то что Берлингеру не нравится титул пионера true crime, трилогия «Потерянный рай» вместе с «Тонкой голубой линией» Эррола Морриса действительно стоит у истоков детективной документалистики. Без этих фильмов не было бы ни оскароносного «Убийства воскресным утром» (2001) Жана-Ксавье де Лестрада и его же культовой «Лестницы» (2004), ни сериала Мойры Демос и Лауры Риччарди «Создавая убийцу» (2015). Ни десятка других документальных фильмов и сериалов, подвергающих сомнению выводы полиции и судебной системы. Трилогия повлияла и на игровое кино: например, некоторые детали дела «уэст-мемфисской троицы» попали в сюжет третьего сезона «Настоящего детектива».

В «Потерянном рае» несколько героев, и один из главных героев — это само кино, кино как наблюдатель и как главный свидетель защиты. Кстати, первый фильм трилогии использовался в суде в качестве вещественного доказательства при апелляциях.

Второй герой — пресса, видеокартинка, манипулирование правдой. Зритель верит тому, что ему изо дня в день говорят по телевизору и в прессе, и ему очень тяжело отряхнуться и попробовать подумать самостоятельно и непредвзято. В результате он готов преследовать кого скажут — например, сатанистов, готов сдирать с них кожу, расстреливать их и плевать на их могилы. А значит, уже, в сущности, готов объявить сатанистом любого, кто ему не понравится.

Третий герой — самоорганизация, объединение разных людей, которые стремятся к одному и тому же, — горизонтальные связи.

И главный герой — справедливость. Правосудие для всех.

№ 28, 26 августа 2022

Путем зерна. Как несколько энтузиастов спасли человечество от голода

(Андрей Бабицкий, 2017)

Зеленая революция — так принято называть последний переворот в сельском хозяйстве — не имеет конкретных временных рамок, но принято считать, что она тянулась с 1930-х до 1970-х годов. Она была сделана фактически на заказ, на личном энтузиазме людей, не оставивших после себя памятников, и на частные деньги. Она была по-настоящему интернациональной и довольно перманентной — мечта любого революционера. Она, наконец, не была неизбежной в том смысле, что новые производственные силы вступили в конфликт со старыми производственными отношениями. Это была самая мирная, плодотворная и потому незаметная революция на Земле.

В наше время всякое уважающее себя число растет как на дрожжах, точнее, как сами дрожжи. Число аллигаторов во Флориде, мощность процессоров, экономика в хорошие десятилетия, доступность генетических технологий, поголовье обладателей смартфонов, обилие фотографий в Instagram и столбики на слайдах презентаций — все это хотя бы удваивается раз в сколько-то лет. Миром правят экспоненты, арифметические прогрессии — удел неудачников.

Экспоненциальная идея, однако, совсем молода. За пределы математических кругов представление о сравнительных достоинствах геометрической прогрессии вырвалось в самом конце XVIII века, когда Томас Мальтус написал свой «Опыт о законе народонаселения». Доступные человечеству ресурсы, писал английский пастор, растут как арифметическая прогрессия, а число людей, благодаря понятному пристрастию к чувственным наслаждениям, растет по экспоненте. Эта истина столь же очевидна, сколь и печальна своими последствиями. Людям в любой момент будет не хватать ресурсов, они начнут воевать между собой, грабить, воровать и грешить. Математика была нужна Мальтусу для того, чтобы объяснить, откуда берутся на Земле пороки и нищета, он все же был поп.

Идея, сформулированная в то время, когда население Британии росло на несколько процентов в год, а Лондон только-только стал самым густонаселенным городом на Земле, имела долгую историю. Одним из людей, попавших под ее обаяние, стал Чарльз Дарвин, приспособивший мальтузианский расчет к своей теории эволюции. Но применительно к животным это звучало не очень страшно, бояться хочется за людей. Когда писался «Опыт», население Земли не достигло миллиарда, когда Дарвин публиковал «Происхождение видов» — слегка его превысило, а еще через сто лет, несмотря на две мировых войны, по Земле ходило 3,5 млрд людей. В этот момент — в конце 1960-х, когда человечество впервые в истории росло на 2 % в год, — мальтузианский страх казался не апокалиптическим культом, а здравым смыслом. Женщины рожали по четверо детей, смертность благодаря относительному затишью в смертоубийстве, изобретению антибиотиков и прогрессу медицины снизилась, и человечество должно было удвоиться за следующие 50 лет. Любому было ясно, что никогда никто не сможет вырастить столько еды. Главным бестселлером начала 1970-х была книга «Пределы роста», в которой на основании сложных расчетов и компьютерного моделирования демонстрировалось, как человечество за несколько десятилетий растратит свои ресурсы. Серьезные ученые на полном серьезе предрекали неминуемый голод — не позже 1990-х годов.

Предсказания эти довольно замечательным образом не сбылись. За последние 50 лет население Земли действительно выросло вдвое, но есть мы стали только лучше: сейчас