Империя должна умереть - Михаил Зыгарь

Красноярская история – очень типичная для осени 1905 года. Демократические органы власти одновременно возникают в Чите и Сочи, в Харькове и Польше, в Грузии и в Подмосковье. Каждая из таких «республик» существует от недели до двух месяцев – прежде чем царская администрация приходит в себя от шока и возвращается на свое место.

Лев Толстой в это время живет у себя в Ясной Поляне – там ситуация намного спокойнее. Но он весь декабрь пишет «Обращение к русским людям. К правительству, революционерам и народу». Это его политическая программа – одновременно антиправительственная и антиреволюционная. По духу она очень соответствует стихийным процессам, происходящим в стране. Толстой доказывает, что правительство русскому народу вообще не нужно – он сам разберется, как ему жить: «Только перестаньте, городской рабочий народ, так же как и сельский, повиноваться правительству, служить ему – и уничтожится власть правительства, а с уничтожением этой власти сами собою уничтожатся те условия рабства, в котором вы живете, потому что поддерживаются эти условия только насильнической властью правительства. А насильническую власть составляете вы сами». Возникающие по всей стране утопические микрореспублики по сути – хоть и кратковременно – воплощают идею Толстого.

Толстой одновременно критикует и интеллигенцию (паразитирует на теле народа), и революционеров (хотят заменить одно насилие другим), но действующую власть считает просто обреченной: «Верно или неверно определяют революционеры те цели, к которым стремятся, они стремятся к какому-то новому устройству жизни; вы же желаете одного: удержаться в том выгодном положении, в котором вы находитесь. И потому вам не устоять против революции с вашим знаменем самодержавия, хотя бы и с конституционными поправками».

Хотя Толстой и выступает против революции, для всех консерваторов он, конечно, ее прародитель и даже первопричина. Заклятый враг Толстого – Иоанн Кронштадтский. 78-летний писатель и 79-летний священник – как два полюса российского общества. Их нельзя назвать лидерами общественного мнения, тон задают, конечно, куда более молодые. Лев Толстой и отец Иоанн – скорее живые символы. Первый – борьбы с режимом, а второй – всего, что объединяет понятие «черная сотня».

Уже в 1906 году Иоанн Кронштадтский подает заявление на вступление в Союз русского народа. Он вносит 10 тысяч рублей в казну Союза и присутствует на торжественном освящении хоругви и знамени Союза русского народа. Недавний отказ Антония больше никого не волнует – «народный батюшка» Иоанн куда более популярная фигура, чем петербургский митрополит.

О мотивах, побудивших его вступить в Союз русского народа, Иоанн Кронштадтский рассказывает в интервью британской газете The Guardian: «Наш народ весьма невежествен; поэтому гораздо бы лучше не давать ему повода сбиваться с истинного пути… Наша интеллигенция ни к чему не годна, это безбожные анархисты, подобные Льву Толстому, которого они обожают, а я решительно осуждаю. Они меня поэтому страшно ненавидят и готовы стереть с лица земли. Но я не боюсь их и не обращаю на них ни малейшего внимания».

Начиная с декабря 1905 года Союз русского народа и доктор Дубровин переживают невероятный подъем. Жесткие антиреволюционные меры приводят к резкому росту черносотенного движения по всей стране.

Еще в начале декабря Дубровин отправляет императору телеграмму с просьбой – не отпускать из тюрем арестованных членов Петросовета и прочих подозреваемых в революционной деятельности. «Совершенно верно», – пишет Николай II на телеграмме. А 22 декабря, после подавления московского восстания, император торжественно принимает группу членов Союза русского народа во главе с Дубровиным в Царском Селе.

Дубровин зачитывает императору обращение от имени Союза. «Мы, Государь, постоим за Тебя нелицемерно, не щадя ни добра, ни голов своих, как отцы и деды наши за Царей своих стояли, отныне и до века».

В обращении сформулированы три условия сохранения «крепости и силы Государства Русского»: самодержавная власть царя, подавление «кучки злых крамольников», наконец, решение аграрного вопроса. Другой активист Союза, Павел Булацель, рассказывает царю, что самодержавие ненавистно «как дневной свет ненавистен кротам» врагам России: масонам и инородцам: «Обопритесь на русских людей, и врата ада не одолеют Русского Государя, окруженного своим народом».

Николай II совершенно счастлив. Он принимает у Дубровина значки членов Союза русского народа – «союзники» истолкуют этот жест как то, что император и цесаревич вступили в организацию. Больше того, Николай II упоминает о встрече в своем скупом на подробности дневнике – то есть знакомство произвело на него очень большое впечатление.

Еще важнее то, что Дубровин знакомится с императрицей. Она всегда знала, что настоящие русские люди любят царя – и наконец Дубровин предоставляет ей доказательство. Александра Федоровна становится главным лоббистом Союза русского народа и постоянным организатором встреч императора с черносотенцами – нередко она делает это в неофициальном порядке, втайне от царской канцелярии и министерства двора.

Эта встреча – переломный момент в истории Союза русского народа. В краткий срок организация фактически превращается в государственный институт. Не являясь партией как таковой, Союз русского народа получает колоссальное государственное финансирование (в первый год 10 миллионов рублей[68]), образует грандиозную сеть отделений по всей стране, получает мощный админресурс – часто руководителями региональных подразделений Союза становятся местные чиновники (причем обычно это полностью соответствует их убеждениям). Союз русского народа процветает. Дубровин оказывается прекрасным фандрайзером – по словам приближенных, у него «талант собирать частные пожертвования, которым не ведется учета». Один из важных спонсоров – горячая поклонница (и дама сердца) Дубровина, купчиха Елена Полубояринова, богатая вдова, которая начинает выделять регулярные пожертвования Союзу – а спустя некоторое время начинает вести его бухгалтерию.

Любопытное совпадение – либеральная Партия народной свободы и монархический Союз русского народа возникают почти одновременно и у истоков обоих движений стоят немолодые романтические пары: харизматичный лидер (50-летний Дубровин и 46-летний Милюков) и увлеченная им миллионерша (40-летняя Полубояринова и 32-летняя Морозова). Впрочем, это единственное сходство. В остальном кадеты и «союзники» – полные антиподы, они ненавидят друг друга и не жалеют средств для борьбы. Стоит отметить, кстати, что роман Милюкова и Морозовой длится недолго, а Полубояринова остается верна Дубровину до самой смерти.

Надо сказать, что не все монархисты хотят присоединиться к Союзу русского народа. Генерал Евгений Богданович и член Государственного совета Борис Штюрмер обсуждают новые веяния с явным неодобрением. И Богданович, и Штюрмер – основатели собственных крайне консервативных политических клубов, поэтому Дубровин для них конкурент, причем более радикальный. Жена Богдановича пишет в дневнике, что основатели Союза русского народа «вместо пользы много вреда приносят России – только мешают успокоению». Но Штюрмер идет еще дальше. Он считает, что «жалко и смешно слышать все эти разговоры» членов Союза русского народа, «с пафосом ратующих за самодержавие». По мнению Штюрмера, проблема не в Дубровине, а в самом Николае II. «Все это – "рыцари печального образа", донкихоты. Пока у нас этот царь, порядка в России не будет, нечего его ожидать», – считает Штюрмер (через десять лет этот самый царь назначит Штюрмера премьер-министром).