Опиумная война - Ребекка Куанг

Они подействовали быстро и резко, как будто ей на голову обрушилась темная океанская волна. Нервная система полностью вырубилась, Рин не могла даже сидеть и свалилась под ноги Чахану.

Теперь она оказалась в его власти, полностью уязвимой. Он мог бы ее убить, мелькнула у Рин смутная мысль. Она не понимала, почему именно эта мысль появилась первой. Он может избавиться от Рин, если захочет.

Но Чахан опустился на колени рядом с ней, обхватил ее лицо руками и прижался лбом к ее лбу. Его глаза были широко открыты. Рин зачарованно заглянула в них — в белую бесконечность, окно в заснеженный пейзаж, и перенеслась в них…

А потом ее потащило вверх.

Рин не знала, чего ожидать. Ни разу за два года обучения Цзян не сопровождал ее в мир духов. Ее разум всегда путешествовал в одиночестве, одна ее душа в бездне, поднимающаяся навстречу богам.

Рядом с Чаханом ей казалось, что из нее словно вырвали кусок, оказавшийся в ладони Чахана, и он ведет ее, куда пожелает. Она была нематериальна, без тела и формы, но Чахан оставался таким же реальным, как и прежде, а то и более. В материальном мире он был тощим и сухопарым, а в мире духов — крепким и весомым.

Теперь она понимала, почему Чахан и Кара — две половинки целого. Кара была такой земной и крепко стояла на ногах. Их неверно называли связанными близнецами — это Кара привязывала своего небесного брата к земле, он же скорее принадлежал миру духов, чем миру плоти и крови.

Теперь путь в Пантеон был уже знаком, как и врата. И снова перед Рин появилась Женщина. Но на этот раз что-то изменилось, теперь Женщина была больше похожа на труп, чем на призрака — половина лица отсутствовала, обнажая череп, а военная форма полностью выгорела.

Женщина с мольбой протянула руку к Рин.

— Огонь сожрет тебя заживо, — сказала она. — Поглотит тебя. Найти нашего бога — все равно что найти ад на земле, моя маленькая воительница. Ты будешь гореть и гореть, и никогда не обретешь покой.

— Как интересно, — сказал Чахан. — Кто ты такая?

Женщина обернулась к нему.

— Ты знаешь, кто я, — сказала она. — Я Страж. Предатель и обреченный. Я искупление. Я последний шанс на спасение для этой девочки.

— Понятно, — пробормотал Чахан. — Так, значит, вот где ты скрываешься.

— О чем это ты? — спросила Рин. — Кто она?

Но Чахан заговорил не с ней, а с Женщиной:

— Тебя надо было запереть в стенах Чулуу-Кориха.

— Стены Чулуу-Кориха меня не удержат, — прошипела Женщина. — Я же из Спира. Мой прах свободен. — Она протянула руку и по-матерински погладила Рин по раненой щеке. — Ты ведь не хочешь, чтобы я ушла. Я нужна тебе.

От ее прикосновения Рин вздрогнула.

— Мне нужен бог. Нужна сила, нужен огонь.

— Если ты его вызовешь, то обрушишь на землю ад, — предупредила Женщина.

— Хурдалейн уже превратился в ад, — возразила Рин.

Она вспомнила кричащего в тумане Нэчжу, и ее голос дрогнул.

— Ты не знакома с настоящими страданиями, — сердито настаивала Женщина.

Рин сжала пальцы в кулаки, ее вдруг охватила ярость. Настоящие страдания? Она видела, как друзей закалывают алебардами, начиняют стрелами, рубят мечами, сжигают в ядовитом тумане. Она видела, как горел Синегард. Видела, как мугенцы оккупировали Хурдалейн всего за одну ночь.

— Я видела куда больше страданий, чем следовало, — отрезала она.

— Я пытаюсь тебя спасти, малышка. Как ты этого не понимаешь?

— А что насчет Алтана? — бросила ей в лицо Рин. — Почему ты никогда не пыталась остановить его?

Женщина наклонила голову.

— О чем это ты? Ты что, завидуешь его силе?

Рин уже открыла рот, но слова не шли. Нет. Да. Какая разница? Если бы она обладала силой Алтана, он не сумел бы ей помешать.

Если бы она была так же сильна, то спасла бы Нэчжу.

— Его уже не спасти, — сказала Женщина. — Он сломлен, как и остальные. Но ты еще чиста. Тебя можно спасти.

— Я не хочу, чтобы меня спасали! — выкрикнула Рин. — Мне нужна сила! Сила Алтана! Я хочу стать самым могущественным шаманом всех времен, чтобы могла спасти кого угодно!

— Эта сила способна выжечь весь мир, — печально заявила Женщина. — Эта сила разрушит все, что тебе дорого. Ты победишь врагов, но победа обратится вкусом пепла на твоих губах.

Чахан обрел прежнее самообладание.

— Ты не имеешь права здесь находиться, — сказал он. Его голос слегка дрожал, но Чахан поднял руку перед Женщиной, преграждая ей путь. — Ты из мира мертвых. Возвращайся к своим мертвецам.

— Даже не пытайся, — фыркнула Женщина. — Ты мне не помешаешь. Я имела дело и с шаманами посильнее тебя.

— Нет шаманов сильнее меня, — заявил Чахан и начал напевать на своем языке, резком и гортанном, на этом языке однажды говорил Цзян, и теперь Рин поняла, что это язык степняков.

Его глаза загорелись золотом.

Женщина начала извиваться, словно под ней тряслась земля, и вдруг вспыхнула. Пламя охватило ее лицо изнутри, и она превратилась в пылающий уголь янтарного цвета, будто вот-вот взорвется.

И рассыпалась.

Чахан взял Рин за руку и потянул. Она снова стала нематериальной и понеслась в мир нереального. Она не выбирала путь, а лишь пыталась остаться цельной, остаться собой, пока Чахан наконец не остановился. И только тогда Рин снова обрела собственную личность.

Это был не Пантеон.

Она в замешательстве огляделась. Они стояли в сумрачной комнате размером с кабинет Алтана, с низким вогнутым потолком, вынуждающим пригнуть головы. Повсюду их окружала мозаика с изображением непонятных сцен. Рыбак с полной сетью воинов в доспехах. Дракон, обвивающий мальчика. Длинноволосая женщина, рыдающая над сломанным мечом и двумя телами. В центре комнаты находился большой шестиугольный алтарь с шестьюдесятью четырьмя буквами старониканского.

— Где мы? — спросила Рин.

— В безопасном месте, которое я выбрал, — ответил Чахан. Он выглядел изнуренным. — Она оказалась гораздо сильнее, чем я думал. Я привел нас в первое место, пришедшее в голову. Это Оракул. Здесь мы можем расспросить о твоей Женщине. Подойди к алтарю.

С удивлением осматриваясь, Рин последовала за ним, перебирая пальцами мозаику.

— Это часть Пантеона?

— Нет.

— Значит, мы в реальном мире?

— В твоем разуме он реален, — сказал Чахан. — Так же реален, как все остальное.

— Цзян никогда мне об этом не рассказывал.

— Потому что никанцы примитивны. Вы по-прежнему думаете, что существует строгое разделение между материальным миром и Пантеоном. Считаете, что вызвать богов — это как позвать со двора собаку. Но вы не в состоянии осознать, что мир грез так же реален. Боги — художники. А материальный мир — это полотно. Из Оракула можно увидеть краски на палитре. Это не место, а угол зрения. Но ты считаешь его комнатой, потому что человек не в состоянии представить что-то еще.