Ливонская ловушка - Мик Зандис

– Там были еще следы.

– Он что-то скрывает.

– Испытаем его еще раз.

– Стойте! – горбун вновь приблизился к Иво и повернулся к односельчанам. – Мать лошадей уже сказала свое слово. Нельзя вызывать ее второй раз. Уже вечер. Запрем пленника в клеть во дворе Лова. Пусть его вдова ляжет спать. Мать ночи придет к ней во сне и скажет, что она должна услышать. Утром мы узнаем все.

Под одобрительный гул толпы двое мужчин повели все еще пленника к сараю во дворе ближайшего дома. На этот раз отношение сопровождающих было более дружелюбным. Руки его больше не связывали, никто не пытался подтолкнуть его или ущипнуть, как по пути на испытание конем. Его еще не воспринимали как брата, но в деревне выросли девушки на выданье, а пришелец назвал себя парнем в поисках невесты – только богам известно, как повернутся события в ближайшем будущем.

Во дворе отчетливо пахло рыбой, еще сильней запах ощущался в сарае. Дверь его закрывалась простой деревянной задвижкой. Горбун бросил в угол сарая тюк соломы и протертую до дыр шкуру, хлопнул Иво по плечу и довольно улыбнулся.

– Посидишь здесь до утра, жених.

– Но испытание конем…

– Если ты не в силах изменить предначертанное, прими его со смирением и достоинством, как подобает мужчине. И помни – ты теперь в руках безутешной вдовы.

– Я помню.

Едва дверь за ним захлопнулась, Иво взялся за исследование обстановки. На стене висела рыбацкая сеть из льняных волокон, в углу громоздились несколько плетеных из ивовых прутьев мереж для ловли миноги, удилища, каменные грузила и деревянные поплавки с прорезанными в них отверстиями, набор медных крючков с поводками из крученой проволоки и два не выструганных до конца весла. Такое же оснащение можно было найти во многих домах Мергеры. Но в родной деревне вместе с рыболовными снастями хранили наборы инструментов для ухода за огородом и домашним скотом. Здесь не было ничего, даже лопаты, с помощью которой можно было проделать подкоп в плотном глинобитном полу сарая. Кто знает, что явит вдове Мать ночи?

Сквозь щели в дверях и стенах пробивались лучи заходящего солнца, и ему было отчетливо видно, что происходило снаружи. Во двор вышли трое детей хозяйки дома и взялись играть в рыбную ловлю. Старший, вихрастый мальчишка лет пяти, держал в руках прут, будто это была удочка, а двое младших, девочка и мальчик, изображали рыб. Они осторожно приближались к старшему брату и тут же, едва он поворачивал прут в сторону одного из них, со смехом и криками «не поймал, не поймал» убегали прочь. В самый разгар веселья во двор вышла женщина. На ней было праздничное длинное синее платье с небесно-голубыми вставками, стянутое на талии широким кожаным ремнем, к которому были подвешены медные амулеты, с шеи свисали три ряда бус из дерева, янтаря и цветных камешков. Длинные, хорошо вычесанные волосы покрывал чепец, стянутый на лбу медным обручем. Деревенская красавица медленно, плавно покачивая широкими бедрами, прошлась по двору, будто давая как следует рассмотреть себя со всех сторон, трижды хлопнула в ладоши и сказала, что еда готова. Долго уговаривать изголодавшуюся мелюзгу не пришлось. Дети юркнули в распахнутую дверь, женщина последовала за ними, но на пороге остановилась, повернула голову в сторону сарая с пленником, и Иво с изумлением распознал в ней еще недавно разъяренную ненавистью и жаждой мести вдову.

Едва дверь за ней закрылась, он просунул пальцы в ближайшую щель, но доски, сколько он ни пытался их расшатать, держались крепко. Может быть, больше повезет на следующей? Раз за разом он с обновленной надеждой кидался на очередную доску, пока пальцы обеих рук не покрыли ссадины и занозы. Стены сарая не поддавались. Отчаявшись, Иво подоткнул шкуру на тюке соломы, устроился поудобней и устало прикрыл глаза. В животе вновь громко заурчало от голода – покормить пленника никто не удосужился. Но какое это теперь имело значение?

Когда он вновь открыл глаза, вокруг было темно. По разгоряченному сном телу скользнул отчетливый поток прохладного воздуха. Где-то рядом раздался негромкий шелестящий звук. Такой могли издать мышь или другой мелкий лесной зверек. Насторожившись, Иво медленно и бесшумно, как в засаде во время охоты, стал поворачивать голову. В быстро расступающейся темноте проявились завешенные рыбацким скарбом стены, низко нависающий потолок, за который он едва не зацепился головой, когда его вталкивали в сарай, широко распахнутая дверь… На миг ему показалось, что это просто продолжение сна. Так уже бывало. Он мог нестись над крышами Мергеры подобно птице, опускаться, заглядывать в чужие дома, вновь легко взмывать вверх. Потом что-то ломалось, он понимал, что проснулся, тело больше не взлетало в вышину, а могло лишь скользить над поверхностью земли на высоте не более одного локтя. Затем он просыпался окончательно и еще подолгу лежал в постели, размышляя, что, может быть, его ночная жизнь не менее реальна, чем дневная. И стоило ему при этом закрыть глаза, как перед ними появлялись новые, никогда не виданные ранее детали стреляющих устройств.

Иво смежил веки, тут же распахнул их и на фоне широко открытой двери сарая отчетливо различил силуэт женщины в белом одеянии. В одной руке она сжимала темный плоский предмет, вторая была отставлена вверх и в сторону.

– Мать ночи знает правду, – произнес мягкий женский голос, и сердце Иво сжалось от ужаса. Сама богиня пришла забрать его с собой в вечную, безвозвратную дорогу. Он плотнее вжался спиной в заскорузлую кожу лежанки, руки и ноги оцепенели. – Ты ни в чем не виновен.

– Невиновен, – едва слышно подтвердил он.

– Она сказала мне, что надо делать.

– Что делать, – как эхо повторил он.

– Ты голоден. Я принесла тебе еду и питье.

– Еду… – теперь он и сам разглядел большое блюдо с дымящейся рыбой и деревянным кубком. Почти не веря своим глазам, он вновь узнал в женщине, в ее третьем ночном обличии вдову. Не слезая с лежанки, он сел, ароматное блюдо оказалось прямо перед его носом, и его руки сами запихнули первый кусок в рот. – Ты сказала…

– Съешь сначала. И запей.

Уже ни о чем не думая, он поспешно запихивал в рот огромные куски рыбы и, почти не прожевывая, глотал их, чтобы скорее добраться до следующего куска, при этом щедро запивал божественную пищу забористой медовухой из деревянного кубка, пока от рыбы не осталась лишь хорошо обсосанная голова, а из кубка не исчезла последняя капля. Все это время вдова неотрывно наблюдала за тем, как он ест, и по губам ее блуждала не дающая ему покоя улыбка. То ли от этой улыбки, то ли от хмельного напитка голова шла кругом, и только одна крепко засевшая в ней мысль не сдавала позиции. Покончив с трапезой, он отставил посуду в сторону и отер рот рукавом туники.

– Ты открыла дверь и вошла ко мне одна.

– Дети уже спят.

– Я не про них… У тебя славные дети. Я видел, как они играли. У тебя маленький двор. Где ты держишь корову?

– В нашей деревне нет домашнего скота. Только две лошади.