Земля мертвых - Жан-Кристоф Гранже

– Объясни.

– Во-первых, именно моя группа выехала на улицу Ксавье Прива.

– Ты ж вроде не была на дежурстве?

– Не была. Но я подсуетилась.

– И что дальше?

– Я говорила со службой учета. Вроде бы на месте преступления только одна кровь. Кровь жертвы.

Корсо складывал грязные тарелки в посудомоечную машину, а Тедди чистил зубы. После завтрака в школу опять придется нестись сломя голову. Обычное утро в семействе Корсо.

Он не понимал, как у него получается совершать действия из обыденной жизни после подобной ночи. Он не спал, ну разве что какими-то обрывками небытия среди просторов ясного сознания, которое больше походило на приступы безумия.

– Эксперты сняли отпечатки. Ничего не обнаружено, мой генерал. Я все подчистила.

– Ты хочешь сказать…

– Что мы раз и навсегда заткнемся и подождем, пока дедулю идентифицируют.

Корсо подумал о Клаудии Мюллер: приведет ли она в исполнение свои угрозы? Он вкратце рассказал о ночном визите адвоката.

– Ты всегда нравился женщинам.

– Не знаю, что и думать.

– Забудь. Она ничего не может доказать, а если захочет выступить свидетелем в этой истории, то ее показания приму я.

Тедди уже надевал башмаки в прихожей, сгибаясь под рюкзаком, достойным кайеннского каторжника во времена Папийона[80].

– Ты смотрела утренние новости? – спросил Корсо.

Он пробежал газетные заголовки до того, как проснулся сын. Нигде не упоминался ни процесс фальсификатора, ни многочисленные сюрпризы, которыми был отмечен первый день заседания.

– Этот процесс проскользнул у нас сквозь пальцы, – с горечью ответила Барби. – Ну да были бы и другие.

– Мне пора уходить. А то опоздаем в школу.

Тедди уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу у лифта. Никто так не повернут на том, чтобы прийти вовремя, как мальчуган, отправляющийся в школу.

– Ступай в суд подсчитывать очки, – заключила Барби, – и держи меня в курсе, чья возьмет.

80

Усевшись на скамью, Корсо слегка успокоился: некто среди прочих, аноним среди анонимов. Бледный до тошнотворной прозелени, далеко не в лучшей форме, но в конечном счете достаточно приличный, чтобы остаться незамеченным.

По всей видимости, председательствующий даст слово представителю истца, потом прокурору для обвинительной речи. Теперь, когда доказано, что Филипп Собески – фальсификатор и всю ночь, когда была убита Софи Серей, возился со своей печью, дальнейшее не вызывало сомнений. Он не убивал Нину Вис. Также не убивал он и Элен Демора, она же Мисс Бархат. Что до убийства Марко Гварньери, оно не являлось предметом рассмотрения в данном суде, но никто больше не верил – спасибо Джиму «Гаденышу» Делавею, – что это дело рук Собески.

«Вот так, раз – и накрылось», – сказала бы Катрин Бомпар. Но Корсо хотел послушать обвинительную речь, а главное – выступление защитника, мэтра Клаудии Мюллер, которое обещало войти в анналы как пример обличения слепоты полиции и убожества следователей.

Председатель уже собирался дать слово мэтру Злитан, когда Ружмон поднял руку.

– Господин генеральный прокурор, – бросил председатель, которому не терпелось закончить заседание, – вы же знаете правило: следует подождать, пока мэтр Злитан завершит свою речь, прежде чем перейти к вашей.

– Мы представили еще не все доказательства, господин председатель.

Делаж напрягся в своем кресле:

– Какие доказательства?

– Результаты последних исследований. Управление по борьбе с незаконным оборотом культурных ценностей только вчера приобщило их к делу.

Ружмон сделал знак своему помощнику передать документы председателю, заседателям, присяжным и Клаудии Мюллер. Со своего места Корсо мог разглядеть только стопку скрепленных листков с какими-то списками или распечатками.

Все в изумлении замерли, особенно Клаудия Мюллер, которая была не готова к сюрпризам в последнюю минуту.

Председатель, пробежав страницы, поднял глаза:

– Я не понимаю. Были проведены новые экспертизы «Pinturas rojas»?

– Не «Pinturas rojas», господин председатель, а современных полотен Собески. Управление реквизировало объекты под номерами сто тридцать два, сто тридцать три, сто сорок один, сто пятьдесят четыре и сто семьдесят два, которые соответствуют произведениям, опечатанным во время обыска, проведенного в официальной мастерской господина Собески седьмого июля две тысячи шестнадцатого года.

Мишель Делаж пожал плечами:

– А зачем было заказывать эту экспертизу?

– Дознаватели решили, что было бы интересно изучить пигменты и другие составляющие, использованные обвиняемым для его современных работ.

– С какой целью?

– Чтобы установить дополнительную взаимосвязь между Собески-фальсификатором и Собески – современным художником.

Казалось, председателя это не убедило.

– Допустим. И что?

– В произведениях не выявлено ни одного компонента, использованного в подделках.

Председатель воздел руки и тяжело уронил их на судейский стол, словно говоря: «И только-то!» Он уже собирался высказаться, когда Ружмон добавил:

– Но было обнаружено нечто иное.

– Что именно?

Генеральный прокурор надел очки, полистал стопку и остановился на выделенном абзаце, который и зачитал громким голосом:

– «Каждое из этих полотен содержит микроскопические вкрапления железа, фолиевой кислоты, витамина В12…»

– О чем идет речь? – нетерпеливо спросил Делаж.

– О крови, господин председатель. О человеческой крови.

Воцарилась тишина, переросшая в общую растерянность и нервный гул.

Председатель призвал к спокойствию, но в голосе не хватало твердости. Корсо бросил взгляд на Собески и Мюллер, которые ошеломленно смотрели друг на друга.

Он почувствовал неизбежность резкого перелома. Чего-то, чего никто не ожидал. В голове мелькнуло воспоминание: слухи, которые ходили о Караваджо, скандальном художнике Возрождения, изобретателе светотени, обвиненном в убийстве. Поговаривали, будто он использовал сперму и кровь, чтобы его картины выглядели еще более живыми. Наверняка всего лишь легенда, но Собески нравилось тянуться к легендам, чтобы встать вровень с ними…

Ружмон продолжал оглашать результаты анализов, подтверждавших, что в каждом обследованном полотне содержались заметные следы гемоглобина. Он читал монотонно, не торопясь и не выказывая никаких чувств.