Падение Берлина. 1945 - Энтони Бивор

Хаос, творящийся на дорогах, усиливался всевозможными паническими слухами. Информация о том, что "Иван уже здесь!" (фальшивая либо достоверная), то и дело распространялась в колоннах немецких солдат. Германские военнослужащие утверждали, что часто видели "предателей Зейдлица", которые говорили, что имеют приказ отступать до Потсдама, расположенного к юго-западу от Берлина. Возможно, что эти утверждения являлись сущей правдой, поскольку 7-е отделы политуправлений советских армий посылали "антифашистски настроенных" военнопленных для выполнения специальных заданий на германской стороне. Причем рисковали в этом случае только сами военнопленные.

Некоторые бойцы, все еще одетые в шапки-ушанки и телогрейки, испытывали большую зависть к тем, кто уже перешел на летнюю форму одежды. Зато во время боев в лесных массивах у восточных окраин немецкой столицы красноармейцы чувствовали себя почти как дома. "Чем ближе мы подходили к воротам Берлина, — отмечал один из русских солдат, — тем больше окружающая местность напоминала окраины Москвы"[636]. Вспоминали красноармейцы и свои привычки. Так, 20 апреля, как отмечалось в одном из донесений, город Мюнхеберг подвергся разграблению солдатами и офицерами в основном специальных (танковых и артиллерийских) частей. Более чем пятьдесят военнослужащих пришлось арестовать, некоторые из них затем были переведены в стрелковые подразделения. Они воровали одежду, ботинки и другие вещи практически на глазах у местного населения. Свои поступки советские солдаты объясняли желанием послать что-нибудь к себе домой[637].

Пока войска 56-го корпуса Вейдлинга отходили под напором противника к западным окраинам Берлина, остатки 101-го корпуса отступали севернее столицы. Часть сил этого объединения в ночь на 19 апреля вышла в район Бернау. Поскольку в распоряжении командования оставалось все меньше исправных автомобилей, раненых приходилось оставлять прямо у дорог. Большинство из них, по всей видимости, вскоре погибли от огня советской артиллерии и авиации.

Войска, прибывающие в Бернау, являлись в основном либо учебными частями, либо разношерстными подразделениями, состоящими из военнослужащих различных родов войск. Как только солдаты добирались до места отдыха — школы или жилого дома, — они тотчас же валились спать. Одна группа связистов нашла себе убежище в заброшенном сарае. Но с рассветом 20 апреля немцы были вновь атакованы частями 125-го стрелкового корпуса 47-й армии. Унтер-офицер растолкал спящих германских военнослужащих и приказал занять оборону. "Все это было уже бесполезно"[638], - комментировал позднее события того дня один из бывших офицеров вермахта. Однако солдаты поднимались и вновь шли в бой, поскольку никто им пока не отдавал другого приказа.

Бой за Бернау — последняя сколько-нибудь значительная оборонительная акция перед началом сражений в самом Берлине — был чрезвычайно кровопролитным, хаотичным и коротким. Немецкие офицеры, командовавшие молодыми солдатами, довольно быстро осознали, что не в силах предотвратить возникшей паники. Вслед за ней началось массовое бегство в тыл. Как только Бернау взяли войска советской 47-й армии, батарея 30-й гвардейской артиллерийской бригады была развернута в сторону Берлина и открыла огонь по столице Германии[639]. Тем временем части 2-й гвардейской танковой армии генерала Богданова вышли к северо-восточным пригородам города в район кольцевой автодороги. О ней ходили слухи как о выдающемся шедевре инженерной мысли, однако те из советских бойцов, кто был знаком с достижениями сталинского режима, отнеслись к ней достаточно презрительно.

7-е отделы все в большем количестве стали использовать для пропаганды плененных солдат противника. Так, 20 апреля на фронте 3-й ударной армии обратно к своим товарищам было послано сразу пять пленных фольксштурмовцев. Согласно донесению, все они возвратились на следующий день, приведя с собой почти целый батальон[640]. Однако, несмотря на все уверения советской пропаганды в хорошем отношении к сдающемся в плен вражеским солдатам, многие красноармейцы упорно продолжали искать среди немцев военнослужащих частей СС. Они еще не утолили свое чувство мести. "Ты — эсэсовец!" — то и дело кричали они какому-нибудь солдату противника. Те немцы, которые в ответ на это удивленно улыбались, подвергали себя большой опасности быть избитыми. Некоторые из германских военнослужащих, захваченные частями НКВД, были обвинены в участии в организации "Вервольф". Их вынуждали признаваться в том, что они имели задание отравлять колодцы и реки[641].

Штаб генерала Буссе и основные силы его 9-й армии (11-й танковый корпус СС, 5-й горнострелковый корпус и гарнизон, оборонявший Франкфурт-на-Одере) начали отступление в юго-западном направлении. Их путь лежал теперь к Шпреевальде, хотя из гитлеровского бункера следовали приказы, что фронт на Одере не должен быть сдан ни при каких обстоятельствах.

Вечером 20 апреля у фюрера вновь возникло желание любой ценой продолжить контратаки. В то время как маршалы Жуков и Конев стали поторапливать свои армии, Гитлер приказал генералу Кребсу организовать удар из района западнее Берлина против войск 1-го Украинского фронта, стремящихся окружить город[642]. Группировка, которая должна была опрокинуть 3-ю и 4-ю гвардейские танковые армии, состояла из дивизии "Фридрих Людвиг Ян", набранной из служащих рабочих батальонов, и так называемого "Танкового отряда Вюнсдорфа", в котором едва насчитывалось полдюжины танков из учебного центра, располагавшегося в этом городе.

В тот же день в район Штраусберга был послан полицейский батальон, перед которым стояла задача "вылавливать и судить дезертиров, расстреливать любого солдата, который покинул свою позицию без приказа сверху"[643]. Но теперь в разразившемся всеобщем хаосе эти полицейские бежали порой впереди самих дезертиров. Один из немецких солдат, добровольно сдавшийся в русский плен, рассказал на допросе, что "еще до того, как советские войска начали наступление, в Берлине было повешено до сорока тысяч военнослужащих, обвиненных в дезертирстве". По мнению этого солдата, число казней значительно возросло после начала операции, хотя полиция и гестапо все равно не могли держать ситуацию под контролем.

Субботним утром 21 апреля, сразу после того как авиация западных союзников произвела свой последний налет на Берлин, штаб генерала Реймана, расположенный на Гогенцоллерндамм, заполнился людьми в коричневой униформе. Высшие партийные чиновники прибыли сюда, чтобы испросить официального разрешения покинуть столицу рейха. Наконец-то настал тот момент, когда "золотые фазаны" были вынуждены обратиться с прошением к армейскому начальству. Дело в том, что Геббельс, как рейхскомиссар обороны Берлина, отдал приказ, который гласил: "Ни один человек, еще способный держать оружие, не может выехать из столицы"[644]. Следовательно, для чиновников оставалась лишь одна возможность — пойти за разрешением в штаб обороны Берлина.