Падение Софии - Елена Хаецкая

— Все врет она, мерзавка!

Соня холодно посмотрела на свою мучительницу.

— Идет Неонилла Павловна, ваше сиятельство.

— Хорошо. — Княжна даже не повернула головы.

Неонилла Павловна, в стеганом шелковом халате поверх ночной рубашки, босая, предстала перед княжной.

Та долго смотрела на нее неприязненным взглядом. Неонилла Павловна не выдержала — начала озираться, ежиться.

Княжна заговорила наконец с ней — холодно:

— Хочешь что-то мне рассказать?

Неонилла Павловна бурно зарыдала и упала на колени.

— Оклеветала!.. Сквернавка, оклеветала!.. — взвыла она. — У ней глаза дерзкие, я сразу говорила — путного не выйдет. А чего ждать от дочери самоубийцы, пьяницы?

Тут Соня засверкала глазами и подняла повыше распухшую руку.

— Чем на моего отца, покойника, напраслину возводить, — крикнула девочка, — взгляни лучше, как ты меня искалечила! Из зависти, что я молодая, а ты старая! Из страха, что я смогу плести кружево получше твоего! Я все благодетельнице рассказала. Не отпирайся теперь и не позорься.

Неонилла Павловна с ужасом уставилась на изуродованную кисть.

— Не делала! — завопила она и принялась биться головой о землю. — Не делала! В жизни бы не посягнула!

— Вон от меня, — произнесла княжна. Она говорила очень тихо, но ее все услышали. — Вон отсюда, Неонилла. Я тебя пригрела, а ты оказалась змеей.

Неонилла Павловна так и застыла, простертая на земле. Уж чего угодно ожидала она, только не изгнания. Осторожно приподняла она голову, заглянула благодетельнице в лицо. Та не шутила.

— Прямо сейчас уходи, — прибавила княжна.

— Я… хоть вещи соберу… — пролепетала Неонилла Павловна.

— Нет здесь ничего твоего, — отрезала княжна. — Все мои подарки. Не испытывай терпения — уходи как есть.

Неонилла Павловна, с трясущейся головой, поднялась и побрела по дорожке к выходу из сада, словно шла на эшафот, словно попалась она в руки к пиратам и ступала по доске за борт, в объятия убийцы-океана.

Харитина пригласили в дом. Накрыли поздний чай. Расспрашивали о Греции. Харитин отговаривался плохим знанием русского языка и признан был очаровательным. Княжна предложила ему комнату в нижнем этаже — в верхнем было бы неприлично, поскольку там обитают девицы.

Вспомнили о Полин и искали ее в саду и в доме, однако безуспешно. Решено было отложить поиск на утро. Княжна, сердито поджимая губы, сказала, что у нее имеется одно подозрение, которое, впрочем, она ни за что не выскажет, не получив подтверждений. «Полин легкомысленна и склонна доверять мужчинам», — прибавила княжна.

* * *

Тело Полин выловили из реки Агафьи на рассвете следующего дня. Ее нашли прачки на отмели. Княжне доложили с осторожностью. Из Петербурга приехал врач, а после него — и следователь. Врач лечил руку Сони. Он признал, что пальцы сломаны в нескольких местах и что произошло это вследствие удара молотком, как и показывала потерпевшая. Кроме того, он обнаружил на пальцах несколько мелких порезов. Соня объяснила, что они — от бритвы, которой обрезают нитки, и что случилось это по неосторожности.

Потом врач напоил княжну успокоительными лекарствами, от которых старушка заснула на несколько часов, и вышел из ее опочивальни с приговором: «Я не в силах исцелить ее сиятельство от прирожденной доброты. Она и впредь будет страдать за все человечество».

Насчет покойницы Полин врач подтвердил, что та погибла от того, что упала в реку с обрыва и сломала себе шею. «Быть может, торопилась на встречу с каким-нибудь мужчиной, — прибавил врач, полностью разделявший точку зрения княжны на нрав Полин, — а может быть, слишком глубоко замечталась о нем… На скользком обрыве это опасное дело».

С тем врач и отбыл. Следователь не был допущен до княжны, поскольку та почивала. Соня рассказала ему о своей дружбе с Полин и о том, что Полин ждала писем от подпоручика Рыжова. Впоследствии был послан запрос на колонию, в часть, где служил подпоручик Рыжов, откуда пришел ответ: подпоручик Рыжов действительно имеет место, однако никаких романов в письмах с женщиной по имени Полина Тимешева за ним замечено не было, и сам он тоже все отрицает.

На этом следствие было остановлено, и Полин похоронили на Лембасовском кладбище как погибшую от несчастного случая.

Княжна как будто забыла о том, что пригласила Харитина всего на несколько дней — пока тот не найдет себе приличную квартиру в Лембасово или же в Петербурге, куда он, по его словам, изначально и направлялся. Молодой грек загостился в доме. Он прогуливался с княжной по саду, смешил ее странными речами и неловким произношением, ловил для нее бабочек и убивал их, не причиняя ни малейшего вреда их красоте, так что скоро у княжны собралась хорошая коллекция.

Поведение Харитина было самое безупречное. Он не приближался к Соне, даже не смотрел в ее сторону; с другими приживалками почти не разговаривал, разве что княжна посылала его с поручениями. Он очень умеренно ел и почти не пил чая. В ожидании, пока прибудет его багаж, княжна заказала ему в Петербурге хорошую одежду.

— Может быть, вы и поэт, дорогой мой, — решительно говорила старушка, — но все же таким растрепой ходить не следует.

Потом оказалось, что багаж Харитина был утерян при перевозке. Впрочем, это уже не имело значения, потому что благодаря щедрости княжны Харитин обзавелся отменным гардеробом. У него оказалось врожденное чувство стиля, и он носил свою одежду с большим изяществом.

Обитательницы «Родников» быстро привыкли к Харитину и перестали его дичиться. Они даже иногда делились с ним своими секретами.

Соня не занималась больше ни музыкой, ни плетением кружев. Целыми днями она читала или прогуливалась по окрестностям. За чаем княжна давала ей жизненные наставления.

А в усадьбе начала прихварывать Овсиха. Это было странно. Несмотря на свой немолодой возраст, Овсиха отличалась всегда отменным здоровьем. Лицо у нее было красное от полнокровия и склонности к употреблению раскаленных борщей и наливок из черноплодной рябины. Суровая эта женщина никогда не жаловалась на самочувствие, так что княжна даже ставила ее в пример другим.

— Овсихе уже перевалило за шестой десяток, а она все бодрая, — говорила княжна. — И все должны к такому же идеалу стремиться.

И вот Овсиха начала неожиданно худеть, плакать по разным поводам, кашлять ночами и даже забывать, с какими поручениями ее посылают. Княжна относила это на счет лени и притворства.

— Кто бы мог подумать, — высказалась однажды княжна за общим чаем, — что даже Овсиха поддастся общему увлечению лицемерием? Скажи, Овсиха, чего тебе не хватает в моем доме? Может быть, я недостаточно с тобой ласкова?

Овсиха расплакалась. Ее похудевшие щеки длинно обвисли, с носа упала капля.