Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X-XI веках - Петр Стефанович

Для полноты картины распространения слова бо(л)ярин в древнейшей церковнославянской письменности стоит отметить, что оно несколько раз упоминается в двух памятниках древнечешской литературы XI в. – во «Втором старославянском Житии св. Вячеслава» («Легенде Никольского») и «Беседах на Евангелие» Григория Двоеслова. Об этих памятниках уже говорилось выше, отмечалась как наиболее вероятная их принадлежность переводческой школе Сазавского монастыря и указывалось, что появление как слова дружина, так и слова бо(л)ярин в этих текстах надо объяснять заимствованием из церковнославянской литературы, распространённой на Руси и в Болгарии (с. 174).

Во 2-м Житии Вячеслава, которое, напомню, представляет собой, в основном, перевод латинского жития пера мантуанского епископа Гумпольда, два из трёх раз употребления слова приходятся на куски текста, не имеющие параллели в латинском оригинале, а в одном случае переводят латинское «milites»[749]. Во всех случаях речь идёт о знати в окружении Вячеслава. В «Беседах» по словоуказателю А. И. Соболевского отмечаются два случая употребления слова бо(л)ярин. В одном из них слово переводит латинское dives («богатый»), а в другом выражение «кто иже мѣсто болярьствия дьржит» соответствует латинскому «qui locum tenet» (речь идёт о должностных лицах)[750]. Таким образом, боярин здесь выступает представителем элиты, которая отличается богатством и имеет непосредственное отношение к исправлению государственных должностей.

В сербохорватском языке слово боярин существует как обозначение члена высшего слоя или сословия общества, знатного и богатого человека. В таком общем значении слово употреблялось в Сербии, Зете и Боснии в XII–XV вв., но преимущественно в неофициальной письменности. Причины его полного исчезновения из официальной документации Сербского государства с середины XIII в. Е. П. Наумов видел в конфликте Сербии с Болгарским царством, разразившемся в это время (что косвенно может свидетельствовать о происхождении слова или во всяком случае о том, как происхождение понимали в середине XIII в.)[751]. Слово использовалось в сербской церковнославянской письменности конца XII–XIII в., но скорее как «книжно-литературное» понятие общего характера и параллельно с более точной и специфичной местной терминологией (властели, кнезы, воиники и пр.).

Таким образом, этот краткий обзор некоторых упоминаний слова бо(л)ярин в ранних памятниках славянской письменности приводит к двух выводам. Во-первых, хотя слово фиксируется уже в древнейших источниках по истории Руси, есть все основания утверждать, что до попадания на древнерусскую почву оно было в употреблении среди южных славян. Нельзя судить о том, «книжным» было заимствование этого слова на Руси или устно-бытовым. Во всяком случае, если видеть источник заимствования (как наиболее естественный вариант) в древнеболгарском языке, то оба варианты вполне возможны– Русь и Болгарию связывали в IX–XI вв. самые разные контакты. Во-вторых, уже в южнославянских текстах слово выступает во вполне определённом, хотя и довольно широком, значении – могущественного и богатого человека, высокое положение которого характеризуется не авторитетом, укоренённым в традиционной морали, не поддержкой местного общества и не одним только имущественным достатком, а исправлением «государственных» должностей и приобщённостью к власти. Греческие слова, которые оно чаще всего переводит – и (и производные от него). Причём, если первое из них может также переводиться другими словами (вельможа и др.), то для второго альтернативы попадаются крайне редко.

Стоит добавить, что в древнейших памятниках переводной письменности, возникших на Руси, для которых мы располагаем греческими оригиналами, такая манера перевода почти в точности сохраняется. Так, например, слово болярин дважды употребляется в «Изборнике» 1076 г., составитель которого – древнерусский книжник – «подвергал включаемые в сборник тексты стилистической и языковой правке, лишая их подчёркнутой монашеской ригористичности, русифицируя язык, вводя в текст отдельные слова и выражения, отражающие древнерусский быт»[752], и оба раза оно переводит греческое[753].

В переводе «Хроники Георгия Амартола», над которым трудились болгарские книжники на Руси, видимо, в середине – второй половине XI в. (возможно, вместе с переводчиками-носителями древнерусского языка)[754], несколько десятков случаев употребления этого слова, и чаще всего оно переводит греческие слова и. Несколько раз здесь фиксируется выражение «боярский чин» для перевода греческого[755]. Едва ли, конечно, здесь слово чин можно понимать в позднейшем смысле социального ранга (чины Московского государства) – имеется в виду скорее должностной чин. Тем не менее, это выражение показательно – оно подразумевает, что высший правительственный уровень должностных лиц «зарезервирован» именно для бояр. По представлениям переводчика хроники состоять в высшем правительственном органе и решать государственные дела – это дело исключительно боярское, это право бояр и их обязанность.