Джульетта - Энн Фортье

- Но я не спешу узнать все прямо сейчас, - перебила я, перешагнув через колени Алессандро.

- Подожди! - тщетно попытался он остановить мои расшалившиеся руки. - Сперва я должен рассказать тебе о…

- Ш-ш! - Я приложила пальцы к его губам. - Поцелуй меня еще раз.

- Карл Великий…

- …может подождать. - Я убрала пальцы и приникла к его губам долгим поцелуем, не оставлявшим места возражениям. - Я права?

Он смотрел на меня как одинокий защитник крепости на вторжение варваров.

- Ты должна знать, во что себя вовлекаешь…

- Не волнуйся, - прошептала я. - Разберемся, куда и что…

Спустя три секунды благородного сопротивления в его решимости, наконец, появилась брешь, и он привлек меня так близко, как позволяли итальянские приличия.

- Ты уверена? - И в мгновение ока я очутилась на спине на ложе из дикого тимьяна, смеясь от неожиданности. - Ну, Джульетта… - строго посмотрел на меня Алессандро, - надеюсь, ты не ожидаешь любовных куплетов?

Я смеялась.

- Жаль, что Шекспир не оставил никаких указаний постановщикам.

- Почему жаль? - Он мягко коснулся губами моей шеи. - Ты, правда, думаешь, что маленький Уильям был лучшим любовником, чем я?

Но конец веселью положила не моя скромность, а непрошеное сиенское благородство.

- Ты знала, - зарычал Алессандро, прижав мои руки к земле в попытке спасти оставшиеся пуговицы на его рубашке, - что у Колумба шесть лет ушло на открытие Америки? - Он нависал надо мной воплощенной сдержанностью, а пуля на шнурке раскачивалась между нами как маятник.

- Что ж он так долго? - спросила я, любуясь зрелищем его героической борьбы с собой на фоне ярко-синего неба.

- Он был итальянским дворянином, - отозвался Алессандро, отвечая не только мне, но и себе. - А не конкистадором.

- Да ладно, он искал золото, - сказала я, пытаясь поцеловать его стиснутые губы. - Как настоящий конкистадор.

- Сначала - может быть. Но потом… - Он дотянулся рукой и одернул мою юбку пониже. - Он открыл для себя, как сильно ему нравится исследовать берег и знакомиться с новой, непривычной культурой.

- Шесть лет - долгий срок, - возразила я, не готовая встать и включаться в реальность. - Слишком долгий.

- Нет, - улыбнулся он моему приглашению. - Шесть сотен лет - долгий срок. Придется тебе потерпеть полчасика и выслушать мой рассказ.

Вино успело нагреться, когда мы, наконец, откупорили бутылку, но это все равно было лучшее вино, которое я когда-либо пробовала: у него был вкус меда и диких трав, любви и головокружительных планов. И сидя на холме, облокотившись об Алессандро, прислонившегося к валуну, я почти верила, что жизнь будет долгой и счастливой и, наконец, найдена молитва, которая умиротворит моих призраков.

- Ты расстраиваешься, потому что я тебе не открылся, - говорил Алессандро, гладя меня по волосам. - Ты думаешь, я боялся, что ты влюбишься в имя, а не в человека. На самом деле я опасался, что, услышав мою историю, историю Ромео Марескотти, ты вообще не захочешь со мной знаться.

Я открыла рот, чтоб возразить, но Алессандро, не слушая, продолжал:

- То, что говорил обо мне твой кузен Пеппо… все это правда. Наверняка психологи могут все объяснить, но в моей семье психологов отродясь не жаловали. Мы никого не привыкли слушать. У Марескотти свои теории, и мы настолько уверены в их правоте, что, как ты заметила, они превращаются в драконов, сидящих у нашей крепости, не позволяя никому ни войти, ни выйти. - Он сделал паузу, чтобы наполнить мой бокал. - Вот и допивай остаток. Я за рулем.

- За рулем? - засмеялась я. - Такая осмотрительность несвойственна Ромео Марескотти, о котором говорил Пеппо! Я думала, ты окажешься безрассудным, а ты так меня разочаровал.

- Не беспокойся, - он притянул меня ближе, - я заглажу свою вину другим способом.

Я потягивала вино, а он рассказывал о своей матери, забеременевшей в семнадцать лет и наотрез отказавшейся назвать имя отца ребенка. Старый Марескотти пришел в бешенство и вышвырнул дочь из дому. Ее приютила школьная подруга матери, Ева-Мария Салимбени. Когда родился Алессандро, Ева-Мария стала его крестной. Именно она настояла, чтобы мальчику дали традиционные семейные имена - Ромео Алессандро - и записали Марескотти, хотя и знала, что у новоиспеченного деда разольется желчь, оттого что незаконнорожденный будет носить его фамилию.

В 1977 году бабушка Алессандро, наконец, убедила деда разрешить дочери и внуку вернуться в Сиену, и мальчика крестили в фонтане Аквилы незадолго до начала Палио. Но в тот год контрада проиграла оба Палио самым позорным образом, и старый Марескотти начал искать виноватого. Узнав, что дочь водила малыша посмотреть конюшню Аквилы перед началом скачек и позволила погладить лошадь, он немедленно поверил, что маленький бастард принес неудачу всей контраде.

Он крикнул дочери забрать мальчишку, уехать в Рим и не возвращаться, пока она не найдет мужа. Так она и сделала - уехала в Рим и нашла себе мужа, очень хорошего человека, офицера жандармерии. Отчим дал Алессандро свою фамилию, Сантини, и воспитал как собственных сыновей, в любви и строгости. Так Ромео Марескотти стал Алессандро Сантини.

Но все равно каждое лето Алессандро проводил месяц на ферме деда и бабки в Сиене, чтобы познакомиться с кузенами и не торчать в жару в большом городе. Это была идея не деда и не его матери, на этом настояла бабушка. Единственное, в чем ей не удавалось убедить старого Марескотти, - это позволить Алессандро пойти на Палио. Ходили все - кузены, дяди, тетки, а Алессандро сидел дома - дед боялся, что злополучный внучек снова принесет контраде неудачу. По крайней мере, так он говорил. Оставаясь на ферме один-одинешенек, Алессандро устраивал собственные Палио на старой рабочей кобыле. Позже он научился чинить скутеры и мотоциклы, и его Палио стали не менее опасными, чем настоящие.

В конце концов он перестал наезжать в Сиену, где дед всякий раз шпынял его замечаниями в адрес матери, которая, естественно, ни разу не приехала. Алессандро окончил школу и вступил в жандармерию, как отчим и братья. Он делал все, чтобы забыть, что он Ромео Марескотти. Он называл себя Алессандро Сантини и стремился уехать как можно дальше от Сиены, записываясь всякий раз, когда открывался набор, в очередную миротворческую миссию. Так он попал в Ирак, где существенно улучшил свой английский в громогласных спорах с американскими военными подрядчиками и чудом избежал гибели, когда повстанцы взорвали грузовик, начиненный взрывчаткой, у штаб-квартиры итальянских карабинери в Нассирии.

Когда он все же приехал в Сиену, то в ночь перед Палио пришел в конюшню контрады. Он не планировал это заранее, просто не смог удержаться. Лошадей охранял его дядя. Когда Алессандро сказал, кто он такой, дядя пришел в восторг и позволил ему прикоснуться к желто-черной giubetto, куртке жокея, - на счастье.

К сожалению, на следующий день жокей Пантеры - контрады-соперницы - ухватил за эту самую giubetto и замедлил бег лошади настолько, что Аквила проиграла Палио.