Сын ведьмы - Симона Вилар

Но Кощей заговорил о другом:

– То, что ты не боишься меня, а даже смеешься, хорошо. Таким ты мне и представлялся. Вижу, что не ошибся. Значит, вместе мы многого добьемся.

– Это ты о чем? – опешил Добрыня.

Кощей широко развел руками, полы его просторных рукавов разлетелись, как черные крылья.

– Да обо всем этом! Разве не любо?

Добрыня не понял. Бессмертный, что ли, предлагает ему в золоте ковыряться? Поэтому промолчал. Ждал, что еще скажет Кощей.

– Твой приход сюда был предопределен изначально, – глухо произнес тот из-под накидки. – Твоя мать обещала мне свое дитя, и вот обещанное исполнилось. Не мальцом ты попал ко мне, но мужем. Я вижу, как ты силен, как дерзок и решителен. И если договоримся, власть великую получим.

– Что ты ведаешь о власти, хозяин Кромки? – шагнул к нему Добрыня, и золото зазвенело, покатилось от его движения. – Ты тут таишься, Кромка отделяет тебя от мира, держит здесь. И ты ничего не знаешь. А если и знал, то забыл.

– Что же я забыл? – прошелестел голос Кощея, и он то ли фыркнул под своей чернотой, то ли засмеялся.

– Хотя бы то, что настоящий правитель не уничтожает и не подавляет подданных, а заботится о них, оберегает и защищает. В людях, в их поддержке и есть сила любого правителя. Ты же думаешь только о себе и о своем обогащении. Поэтому все, что тебе остается, – Добрыня широко развел руками, словно копируя жест Кощея, – это над златом своим чахнуть.

– Почему же чахнуть? – не понял Кощей. – Богатство дает силу, дарит радость, уверенность, упоение.

Ну что такому объяснять? Вряд ли это чудо подземное что-то уразумеет. И Добрыня спросил, что же теперь будет, когда он наконец оказался тут, как того и желал Бессмертный.

– Хочу, чтобы ты служил мне. Как и положено младшему родичу служить старшему. Ибо так и велось исстари. А не то, что ты удумал. – Кощей согнулся, поник головой ниже широких плеч, затем откинулся, как будто его передернуло. – Ты на младшего равнялся, с мальчишкой непутевым связался, который чужой вере подчинился.

– Ты о Владимире? – удивился Добрыня.

Кощей качал головой, сквозь черноту вдруг проступило его худое, покрытое струпьями лицо, провал рта был брезгливо искривлен.

– По Малфриде этот негодник родня мне. Но он меня предал! Он порушил старый покон славянских земель, отказался от нашей исконной веры, ослабил все, что меня веками питало! Но теперь ты наконец здесь и поможешь мне от него избавиться!

– Эко загнул! – возмутился Добрыня. – Не пойду я против сестрича своего Владимира, так и знай!

Настала тишина. Кощей огромной зыбкой массой восседал на троне, и казалось, что он чуть колеблется, но беззвучно, словно некий черный туман. И все же Добрыне почудилось, что он поднял руку… Витязь на всякий случай крепче сжал рукоять кладенца. Однако рука Кощея медленно опустилась, легла на поручень трона, и Добрыня увидел когтистую, лишенную кожи кисть. Как у скелета, давно забытого там, где когда-то рухнуло тело.

– Ладно. Если так дорог он тебе, то не станем его губить. Однако ты поднимешься над ним. Сейчас ты, Добрыня, всего лишь его слуга. С моей же силой станешь его господином.

Добрыня убрал руку с рукояти. Вздохнул.

– Зачем мне быть его господином? Мой сестрич и так хорош. Я горжусь, что сделал его таким. А потому все, что ты предлагаешь, для меня не в цене.

– Ох уж эта родная кровь! – заколыхался в сухом, глубоком смехе Бессмертный. – Я понимаю, какая это сила, и потому не тронул тебя, хотя ты и пришел со злом. Но твое зло для меня ничто. Хотя ты и разгневал меня, когда, едва получив силу, начал освобождать моих пленников. Зачем они тебе? Они мои. Поэтому я и хотел помять тебя немного. Малфриде приказал это сделать.

Упоминание о чародейке, о том, как она превратилась в Ящера и бросилась на них, заставило Добрыню скрипнуть зубами.

– По доброте душевной, наверное, против меня ее направил? А мне дал силу, чтобы я с непокорной ведьмой для тебя расправился?

– Но если тут ты, зачем мне она?

Добрыня хотел ответить, но язык лежал во рту, будто тяжелый камень. И это равнодушное, злобное существо еще недавно что-то лепетало о родной крови! Да нет в нем ничего вообще, чтобы с ним считаться. Тварь он темная, а еще намекает, чтобы Добрыня ему служил.

Кощей вдруг встрепенулся, словно догадавшись, о чем думает гость.

– Ты ведь не глуп и сможешь понять. Да, когда-то я радовался, что у меня в живом мире есть продолжение. Особенно ценил это, когда понял, что мне самому к смертным являться все труднее… почти невозможно! А тут – свой человек в миру. И я надеялся, что верну свою власть через Малфриду. Ведь пригожая женщина, да еще наделенная чарами, любого правителя подчинить сможет. А оказалось, что она всего лишь баба: влюбляется, теряет разум и силу… Думает о своих прихотях, а не о том, что мне надо от нее. Ты же муж сильный, ты другое дело. Мне почти невозможно было следить за тобой, но все же у вестей легкие крылья. Они и до меня доходили, являлись с тенями еще не забывших прошлое душ даже за Кромку. И я узнавал, что Добрыня, сын ведьмы, поднялся с самых низов, многого достиг, многих подчинил. Меня восхищало, насколько ты умен и решителен. Именно ты великая сила Руси! И только ты должен подняться над всеми, должен возродить великое прошлое этой земли!

– Ты, Темный, не учел, что в одиночку я бы ничего не смог. Говорю же, мы с Владимиром вместе Русь меняли. А дальше он сам. И он такую державу в итоге создал, что многие государства с нами мирные договора заключают, торговать хотят, даже породниться с правителем Руси согласны, не считая это зазорным. Так что прославлено на белом свете имя Владимира Киевского. А вот ты, сдается мне, завидуешь его славе и желаешь меня против него настроить.

Кощей неожиданно спросил:

– А сам-то ты чего желаешь?

«Подойти и снести твою голову с плеч!» – вспышкой пронеслось в голове Добрыни. Но понимал, что сейчас это невозможно. Он уже дважды пытался приблизиться к темному силуэту, но кучи золота под ногами звенели, сыпались, любое его движение было заметно. Да и не доберется он так легко до Кощея, просто увязнет в золоте.

– Чего я хочу? Хочу, чтобы морок ненависти с земли новгородской был снят!

Это то, ради чего он все бросил и забрался сюда, в немыслимые для обычных людей дали, за саму Кромку. И теперь ждал ответа. Надо было как-то разозлить Кощея. Вот сейчас тот напомнит, что его морок был направлен против чужой веры, а Добрыне, оставшемуся без креста, даже невозможно ссылаться на то, что он христианин.

Но голос Кощея прозвучал как-то скучающе:

– И это все? Добро. Был морок – и нет его.

Посадник даже растерялся. Так просто? Нет, Бессмертный не был простым. Он что-то хочет за свою уступку.

– И что попросишь за это? Только не забудь про то, что я раньше сказывал: Владимира не трону.