Сын ведьмы - Симона Вилар

Кощей уронил перстень, темное покрывало его заволновалось, словно он содрогался или же бурно дышал. Как может дышать тот, кто почти не живет? Но Добрыне сейчас это было уже неинтересно.

– Я не уверен в твоей силе, Кощей, – сказал он громко. – Ты тут зарылся среди сокровищ и твердишь о некоей чародейской мощи. А даже на свет выйти не можешь. И ты думаешь, что в такого поверят люди? Даже я в тебя не верю!

– Тогда ты никогда не выйдешь отсюда. Пока не убедишься в моей силе. Сколько ждать придется? Ну поглядим.

И он вновь склонился над златом, сгорбился, стал перебирать свои сокровища, будто забыв о витязе.

За все время, проведенное в пещере, Добрыне вдруг стало по-настоящему страшно. Он готов был биться с Бессмертным, он готов был погибнуть. Но не прозябать до конца своих дней в этом подземелье!

Значит, надо идти на Кощея с мечом. Даром, что ли, он его добывал! И он шагнул вперед, готовый увязнуть в этом злате, но подойти, напасть…

Ничего не вышло. Не успел он сделать шаг, как перед ним образовался провал. Золото, венцы, украшения посыпались туда, и теперь где-то внизу слышался их звон. Но Кощей даже не повернулся. Добрыня же едва удержался на краю, заглянул вниз… Украшения просто упали на некий выступ ниже, но там, еще ниже, тоже было немало сокровищ, сверкавших во мраке, заполнявших расселину в подземелье Кощея. Матерь Божья, сколько же этих цацек накопил тут хозяин Кромки за века! Малфрида говорила, что злато для него превыше всего. Вот он и будет тут радоваться своим безделушкам, пока Добрыня не свалится перед ним без сил от голода и слабости. Пока душа его не отлетит или бездумно покорится хозяину Кромки.

«Будь здесь Сава, он начал бы молиться», – подумал Добрыня. Более того, посадник не единожды замечал, что молитва помогала им в этом мраке. Может, и ему, Добрыне, стоит вспомнить, чему обучали его христиане?

Но сейчас, когда он был без креста, когда он сам отказался от помощи свыше, это казалось нечестным. Зато теперь он имел немалую силу от самого хозяина Кромки. Не забыл еще, как руками крушил ледяные глыбы, как легко и проворно лазил за белым кромешником по скальной стене. Так неужели его остановит какой-то разлом под ногами?

Добрыня собрался с духом и легко перескочил его. Но тут же ударился о невидимую стену холода и был отброшен. Рухнул на груды золотых украшений, даже дух перехватило. Но поднялся быстро, увидел, как скалится Кощей. Тот был доволен, что Добрыне не сладить с его чародейством. Ну это мы еще посмотрим.

Добрыня замахнулся клинком, рубанул… Искры полетели, но невидимая преграда никуда не делась. Кощей же продолжал любоваться золотыми сокровищами, даже не повернувшись. Выходит, знал что-то про кладенец. Может, зачарованный меч способен врагов рубить, а все остальное ему заказано? Попробовать еще, что ли?

Попытка вновь была безуспешной. Ну вот тебе и меч-кладенец. Сталь сверкающая, а против невидимого бесполезная.

Добрыня отошел, старался казаться спокойным, чтобы не впасть в отчаяние. Сел прямо среди золота, смотрел на него безразлично и пусто. Экие сокровища… но и рыбки вяленой на них не купишь. А вот от рыбки Добрыня бы сейчас не отказался. Сколько времени прошло с тех пор, как они перекусывали в пещере с озером? Тут, в подземелье, где царит вечный мрак, время кажется непонятным. Только по тому, как есть хотелось, и можно определить, что немало его прошло. Ну и как Добрыня тут будет выживать, если пожрать нечего? Не уморить же его голодом Бессмертный задумал! Хотя ему, похоже, все равно. Играет своими блестящими цацками, и ничего его больше не волнует.

Добрыня понял и другое: даже испытывая голод, он своей силы не утратил. Видать, то, что пробудилось в нем во время пребывания в этом колдовском мраке, было сродни не человеческому, а кромешному. Наверное, они тоже испытывают вечный голод, но продолжают жить безвременно. И теперь ему, посаднику Добрыне, уготована та же участь.

«Я буду оставаться тут, пока не смогу вызвать Кощея на бой. Только так и можно что-то решить. Однако как это чудище бессмертное вынудить на поединок? У Кощея вековая выдержка, он привык обитать тут веками, но что будет со мной, если и мне придется остаться тут навсегда? Неужели однажды буду вынужден согласиться на то, к чему принуждает Кощей? Или просто сделать вид, что согласен? Но Бессмертный умен, он исхитрится и задумает нечто такое, от чего позже я не смогу отказаться. Выходит, давать согласие нельзя, если я не хочу потерять самого себя. Вон как легко он прельстил меня своими коварными планами, я и сам не заметил, как почти готов был согласиться. Ишь ты, предлагал мне стать великим, но с условием возродить всеобщую веру в Кощея. Нет, это не по мне. Но как же тогда быть?..»

Добрыня не знал, сколько просидел так в раздумьях. Наблюдал ли за ним Кощей? Кто эту нежить поймет? Кажется, столько злата давно должно было его пресытить, но он все же возится с ним, и кажется, что только одно оно ему и мило. А вот что мило самому Добрыне?

Когда такая безысходность, надо отвлечь себя, вспоминая то, что дорого. И Добрыня вспоминал. Как ехал одним теплым погожим днем с Владимиром во главе отряда, как они смеялись каким-то шуткам дружинников, как сладко было чувствовать под собой послушную мощь лошадей. Хорошо им все же было с Владимиром, их связывали доверие и уважение. Да, что бы там ни навеивал Добрыне Бессмертный, а князя своего Добрыня любил и радовался, что он у него такой.

К тому же думать о том, что оставил за собой, было сладко. Пусть ему не выбраться из подземелья, однако Добрыня столько успел за свою жизнь, что людям на Руси будет чем помянуть его. И сын у него остался, Коснятин. Ладный молодец из него выйдет однажды.

А потом пригрезилась Забава. То смеющаяся и в цветах, то испуганная, растрепанная, с изорванным подолом, когда они маялись и искали ведьму в навьем колдовском лесу. Как она тогда сказала: «С тобой мне ничего не страшно». Как тут, в подземельях Кощея, льнула к нему и повторяла, что именно его ждала, именно на него надеялась. Надо же, а он думал, что только о Саве красавица грезит.

Однако Добрыня сам отдал милую Саве. Интересно, как там этот святоша, вывел ли людей из тьмы? Он парень упорный, сможет помочь и Забаве, и пленникам, каких не пожелал оставить. Им еще столько предстоит претерпеть, когда выберутся! Без Малфриды им мертвую рать перед пещерой Бессмертного не миновать…

Ох, а он застрял тут, помощи от него никакой. И Малфрида не поможет. Господи всеблагой и правый, неужели родимая разбила себя о скалы, только бы ему, сыну своему, бедой не грозить? И слезы навернулись на глаза, и он смахнул их, не больно заботясь, видит ли Кощей его горе или нет. Ведь только сейчас Добрыня понял, какая мать у него была замечательная. И пусть творила колдовство кровью, но и оживляла свои жертвы, не отказывалась дать им жизнь. Над шаманом Даа сколько возилась, пока ее в чудище не превратили.

Припомнив Даа, Добрыня неожиданно встрепенулся. О чем там говорил юный шаман, что теперь вдруг показалось неимоверно важным? Силой чародейства седьмой сын местной женщины не обладал, но его учили старинным сказам, обрядам, заклинаниям. И что-то из сказанного им ранее вдруг показалось Добрыне значимым. Вот только что?