Гибель империи. Тайные страницы большой геополитики (1830-1918) - Юрий Победоносцев

О причастности же Гучкова к организации беспорядков в столице через Рабочие группы ЦВПК довольно определенно пишет в своей книге «Великая война и Февральская революция» начальник императорской дворцовой охраны генерал А. И. Спиридович:

«Ген. Глобачев докладывал, что часть либеральной оппозиции ищет поддержки у рабочих. Раскачать рабочие массы на поддержку Г. Думы должна была Рабочая группа при Военно-Промышленном Комитете. Ей покровительствовали Гучков и Коновалов. Они наивно верили, что сумеют использовать рабочий класс и при их помощи овладеть властью.

Создав широкое рабочее движение около Гос. Думы, Гучков надеялся более легко осуществить и самый персональный дворцовый переворот, осуществление чего являлось его особо конспиративной работой».

Кроме того, именно 22 февраля возникли перебои в снабжении хлебом столицы, давно уже ставшие стандартным объяснением причин начала массовых забастовок в конце февраля 1917 г. Причем именно таким образом и оценивал события министр внутренних дел А. Д. Протопопов, отправивший 25 февраля в Ставку следующую телеграмму: «Внезапно распространившиеся в Петрограде слухи [о] предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба взрослым по фунту, малолетним [в] половинном размере вызвали усиленную закупку публикой хлеба, очевидно в запас, почему части населения хлеба не хватило. На этой почве двадцать третьего февраля вспыхнула [в] столице забастовка, сопровождающаяся уличными беспорядками. Первый день бастовало около 90 тысяч рабочих, второй — до 160 тысяч, сегодня — около 200 тысяч».

Однако, как совершенно справедливо указывал в своих мемуарах Шляпников, для большинства рабочих крупных заводов столицы дикие очереди и нехватка хлеба в магазинах на тот момент времени не могли служить побудительным мотивом для начала забастовок:

«Эта телеграмма наглядно показывает, как далеко было правительство от действительности. Неверно объяснение Протопопова, что движение вызвано недостачей хлеба некоторой части населения. Движение было начато стачкой и митингами работниц по случаю Международного женского дня, как называли мы его тогда. Требования об урегулировании продовольственного дела были, но не носили основного характера. Для многих заводов продовольственный кризис вовсе не существовал, так как администрация предприятий производила для рабочих специальные заготовки продуктов».

Наиболее же сильно перебои с хлебом ударили по рабочим мелких предприятий, служащим различных контор, студентам и интеллигенции. Кроме того, заметим, что за неделю до начала массовых беспорядков, во время демонстраций и забастовок 14 февраля никаких особых требований «Хлеба!» в лозунгах и призывах демонстрантов не звучало!

Столь быстро подготовить соответствующее общественное мнение скорее всего могли те силы, которые намеренно планировали дезорганизовать ситуацию в столице. Во всяком случае, именно хлебный бунт был наилучшим поводом к Февральской революции: хлебные перебои дискредитировали власть в самой гуще населения, а любое вооруженное подавление массовых беспорядков ставило войска в чрезвычайно неудобное психологическое положение: как стрелять в голодных и безоружных баб?

В связи с перебоями хлеба в Петрограде возникает и еще один вопрос: а что происходило со снабжением хлебом Питера после Февральской революции? Ведь во время всеобщей стачки снабжение города могло только ухудшиться. Так оно и было в реальности. Вот как сложившуюся ситуацию описывает в своих мемуарах генерал Деникин:

«С начала весны 1917 г. усилился значительно недостаток продовольствия в армии и в городах. Теперь, после опытов советского режима, когда безграничным терпением и выносливостью русского человека превзойдены как будто все минимумы, когда-либо существовавшие для человеческого питания, кажутся не слишком тягостными те официальные нормы, которые были установлены к лету 1917 г. — 11/2 фунта хлеба для армии и 3/4 фунта для населения. Эти теоретические цифры, впрочем, далеко не выполнялись. Города голодали».

Так что после Февраля города стали голодать в еще большей степени, чем при царе, но никем не провоцируемые бабы больше уже не выходили на улицы с требованиями «Хлеба!»

Только 25 марта Временное правительство опомнилось и ввело хлебную монополию, при этом цены на зерно были увеличены по сравнению с осенью 1916 г. на 70 %. Впрочем, эта мера уже не могла спасти ситуацию. Россия начала свое падение в пропасть Октября и Гражданской войны.

Теперь вернемся к выдвинутой Шляпниковым весьма сомнительной версии, согласно которой разгул стихии начался с демонстраций, посвященных Международному женскому дну 8 марта (по старому стилю 23 февраля).

Впервые в России Международный женский день отмечался в 1913 г. в Петербурге. В соответствующем прошении, поданном на имя градоначальника, было заявлено об организации «научного утра по женскому вопросу». Власти дали разрешение и 2 (!) марта 1913 г. в здании Калашниковской хлебной биржи на Полтавской улице собралось 1,5 тыс. чел. Повестка дня научных чтений включала вопросы: право голоса для женщин; государственное обеспечение материнства; о дороговизне жизни.

И только в 1914 г. — в первый раз! — женский день начал отмечаться именно 8 марта (23 февраля), причем на этот раз проводился он одновременно в шести странах: Австрии, Дании, Германии, Нидерландах, России и Швейцарии. Однако ни в 1915 г, ни в 1916 г. Международный женский день вообще не отмечался ни в России, ни в других воюющих странах. И вдруг об этом «празднике» вспомнили десятки тысяч петроградских работниц и никем не организуемые (!) сами вышли на улицы столицы. При этом ни в Москве, ни в других городах Российской империи никаких специфически женских демонстраций не наблюдалось.

Так что версия начала Февральской революции со стихийных митингов и демонстраций работниц по случаю Международного женского дня явно шита белыми нитками, и ее надо забыть раз и навсегда. Ничего подобного в Питере не было, да и быть не могло!

Следовательно, с большой долей вероятности можно утверждать, что начальная стадия массовых беспорядков в столице была инспирирована Гучковым через структуры РГ ЦВПК. Собственно говоря, иного выхода у либералов, как вызвать массовые беспорядки в столице, просто уже и не оставалось. Ведь целый ряд предпринятых ими действий подпадал под уголовный кодекс. И если во время войны Николай II не шел на крайние меры по отношению к заговорщикам, то после победы их могла ждать незавидная участь.

Впрочем, до 26 февраля движение протеста еще не достигло критического уровня. Скажем, в стачке, приуроченной к годовщине Кровавого воскресенья в 1917 г., тоже участвовало более 200 тыс. рабочих. Однако это не привело к каким-либо серьезным политическим последствиям. Так что сама по себе даже очень крупная стачка еще не могла спровоцировать отречение Николая II. Революционная ситуация в столице возникла лишь после того, как антиправительственные митинги и демонстрации были поддержаны значительной частью солдат петроградского гарнизона.

И здесь опять-таки возникает вопрос, кто же мог обеспечить переход части петроградского гарнизона на сторону революции? Варианта по-прежнему три: это был стихийный процесс, это было делом рук большевиков или же результатом подготовки дворцового переворота.