Открытие себя - Владимир Савченко

Деревья оранжереи торчали из плотной земляной стены, как дула пушек, окутанные зеленым дымом. Стефан посмотрел, удивился: кому это пришло в голову поставить подпорки под ветви? Это уже ни к чему.

«Да это же мы с капитаном – когда измеряли параллакс Г-1830!» – вспомнил он и грустно улыбнулся. Трое суток минуло с той поры, трое суток, которые перевернули их жизнь.

Стефан дотянулся до ближней карликовой яблоньки, сорвал крупное яблоко, рассматривал: оно было еще зеленовато-твердое, на прозрачной кожице проступали белые точки. Первые яблоки – их так ждали, а сейчас никто и не вспомнил. Положил в карман куртки, полез по скобам вверх.

Появились белые овалы дверей. Март остановился, перевел дыхание. Жилые каюты. Он спроектировал их наподобие люлек чертова колеса, с гигроскопичным подвесом. В них можно спокойно спать и работать даже при маневрировании.

«Теперь они не нужны, балласт». Стефан принялся ставить меловые крестики на едва заметных выпуклостях в обшивке – крышках подшипников. Ничего он не покажет на Земле. Все вылетит. Пропадет в пустоте.

Вдруг рука конструктора замерла в воздухе. Постой, а это идея!

Проектировать звездолеты так, чтобы, когда какое-то оборудование становится ненужным, его легко можно отделить и выбросить. Например, телескопы в обратном полете не нужны, да и вся обсерватория; достаточно астронавигатора.

Зачем тратить на них драгоценный аннигилят?.. Только не выбрасывать, а сжигать в камерах. Да, конечно, и это учесть в проектном запасе топлива. Это же новый принцип конструирования звездолетов, развитие того «самосъедания»!

Есть с чем вернуться на Землю, есть!

Стефан Март повеселел. «Нет, я вам не просто масса!» Ему вдруг захотелось петь и декламировать стихи во весь голос. Но он сдержал себя: в каютах спят.

В каютах не спали.

Иван Корень лежал, закинув руки за голову, смотрел в потолок.

«…лететь только троим. Тот Боливар не мог вынести двоих – а теперь упрощенный, укороченный, опустошенный „Буревестник“ не потянет шестерых. Само собой, что и для троих оставшихся время жизни будет отмерено только пребыванием у звезды; все остальное – анабиоз с редкими побуждениями для коррекции курса.

Мини-запас продуктов, воды, воздуха. Все сверх него – прочь.

И трех лишних астронавтов. Лишних!.. Куда? Как?»

Да, в Солнечной в годы их сборов и старта практиковали уже перелеты в ледяных глыбах-соленоидах, разгоняемых электромагнитными катапультами до больших скоростей. В состоянии мгновенного молекулярного анабиоза. И перехват такими же катапультами, торможение в местах финиша – у других планет и межпланетных станций. Но это в пределах Солнечной. На перелет таким способом в несколько парсек и с гораздо большей скоростью еще никто не отваживался.

«…А мы отважимся. Нам деваться некуда.

…С тех пор это дело там должно развиться, усовершенствоваться.

…Надежда именно на огромную скорость. Звездолетную. С такой скоростью в Солнечную систему естественные тела не входят. Должны засечь на подлете.

Вопрос: кто?

…Вероятности пропасть как у Г-1830, так и в ледяной глыбе в Космосе примерно равны. Хоть жребий бросай.

…Не жребий, а польза дела выберет. Мы не принадлежим себе. Не нужно и голосовать. Ясно, что лечу я, Летье и… Аскер или Март?»

Капитан заколебался. Переложил затекшие под головой ладони. Стефан был ему ближе: единомышленник и соратник еще с Земли, от замысла полета. Но физик там, у Г-1830, явно более к месту. Тем более такой.

* * *

Тони и Галина тоже не спали.

– Пусть летят к звезде… если она есть. А для нас хватит интересных дел и на Земле, правда ж, Тони? Что ты молчишь?

– Эх, искупаться бы сейчас… лучше в море. Я заплыл бы далеко-далеко. А потом жарился бы на солнышке, на песочке.

– Хорошо и просто по улицам бродить. Лица людей, разговоры и шум, дома, деревья, машины…

– Знаешь, Галинка, а ведь выходит, что мы знаем звездные карты с точностью до наоборот. Не одна Г-1830 такое может учудить, для одной звездочки это слишком мощное явление. Да и не одна галактика. Возле каждого объекта Метагалактики теперь надо ставить знак вопроса: то ли он там, то ли в противоположном месте, то ли под углом… и под каким, скажите мне! Звездолетчикам придется смотреть в оба, чтоб не вышло, как у нас. Но это же страшно интересно. А вдруг и в самом деле там антивремя? И мы, люди с малюсенькой планетки, овладеем им… Иван прав, ради этого стоит рискнуть. Хорошо будет, когда все вернемся. Раньше всех те, что в контейнерах: закрыли глаза здесь, откроют на Земле. Представляешь: через несколько дней ты будешь на Земле, дома!

– А ты? Ты хочешь лететь?

– Конечно. Я обязан, это моя работа. Но не волнуйся, все будет тип-топ. Семь посадок на спутники Юпитера, две на Сатурн… на Титанию, на Нептун. Десяток рейсов через астероидный пояс за Марсом. И как видишь, цел.

Помолчали.

– Тони…

– Что?

– Нет, ничего.

– Ты чем-то расстроена, Галинка?

– Это так… обидно и противно покоряться уравнениям. «Пятая степень»! «Лишняя масса»! Будто я уже не человек, а просто пятьдесят пять килограмм.

– Тем более что в тебе их не пятьдесят пять, а пятьдесят три.

– Да нет, наверно, уже пятьдесят пять…

И Бруно Аскер не спал, сидел у компьютера, считал, прикидывал. Но идея (Идея! Идеища!!!) выпирала такая, что вряд ли ей (Ей! Ее Величеству!) требовалось дотошное обоснование и числовое оформление.

…Переживания этих дней были самыми сильными в его жизни, в жизни большого ученого и таких же масштабов деятеля, в жизни с крупными делами и достижениями, а стало быть, и с сильными чувствами. Так вот, все те против нынешних – пустячок. Даже не пустяк.

…На Земле казалось, что, если мыслишь вселенскими категориями, да еще строго, то вроде как сопоставим с ней, соразмерен. Мы-ста, ха! Вот тебя и ткнули носом в твою малость. Да не только твою – человечества. Мы-ста…

…Нет, милый, Вселенскому действию – спокойненькому, небрежному: пятнадцать лет (ее мгновение) несло нас не туда – можно противопоставить только действие. И возможность такового (Его! Его Величества Вседействия!) есть.

«Пойти к капитану? Ох нет: тяжелодум, сама обстоятельность. Не воспримет.

Здесь надо быть авантюристом, верить в удачу. Надо потолковать с пилотом.

Ничего, что мы оппонировали, – он как раз такой».

Включил связь, набрал код каюты Летье:

– Антон. Это Аскер. Пожалуйста, приди.

– Чего это вдруг? – У Летье был недовольный голос. – Я занят.