Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН - Александр Владимирович Пыжиков

Муромские или носящего имя "Муромского", а потом едущего в Киев, то имеем право выводить заключение, что сказание об этом герое первоначально возникло во Владимирской местности, а потом перешло в Киев. Именно так и рассуждали наши исследователи и говорили, что каждый из наших богатырей — "представитель той или другой местности", а "древняя наша литература слагалась из местных сказаний, и около имени Владимира-князя сосредоточился целый цикл областных песен, представителями которых были местные богатыри".

Эти соображения и выводы были бы чрезвычайно важны, если б были подтверждены фактами. Но факты именно этого-то и не подтверждают, факты именно этого-то и не говорят. Они, напротив того, убеждают нас, что географические названия наших былин не могут иметь приписываемого им значения и что от них нельзя заключать о месте, откуда пошла та или другая былина, потому что все они вместе возникли первоначально не на нашей почве, а на чужой и географические имена имеют у нас только значение чего-то переводного или подстановочного. Тот город, который у нас в былине постоянно обозначен одним и тем же именем "Киев", был в древних редакциях Востока то столицей такшасильского царства в Индии, то столицей матхурского царства там же, то столицей девяти творцов в небе, то Шарра-Алтаем Джангара, то резиденцией персидского царя Кей-Кауса и т. д.; тот город, который назван у нас в былине "Новгородом", являлся прежде в древних восточных редакциях, то городом Уджаини, то городом Баруте, то городом Сурпаракой, то городом Сравасти и т. д. Наши Хвалынские, Чёрные, Синие, Студёные и иные моря оказываются то "великим океаном" индийских, тибетских и монгольских сказаний, то Молочным, Медным, Жёлтым, Золотым, Синим или Безымённым морем или озером этих же, или разноплемённых сибирских, калмыцких и киргизских поэм, песен и легенд. Наши Днепр, Волга, Дон, Израй, Сафат-реки оказываются то рекой Ямуной, или иной поименованной рекой, то Синими, Жёлтыми, Белыми, Чёрными реками тех же поэм и песен. Иордань-река наших былин — не что иное, как река Ганг и разные пруды, места священных омовений; священные места, указываемые былинами, как цель путешествия благочестивых странников — это святые места, цель путешествия брахманских и буддийских благочестивых странников. Во всех этих географических названиях мы не находим никакого самостоятельного значения, а только прилаживанье, подстановку русских имён под чужеземные.

Могла бы быть речь о значении русских, географических имён в былинах в том случае, когда, невзирая на иноземное происхождение той или другой былины, мы вдруг встречали бы такие подробности местности, которых бы не было в восточных первообразах и которые бы в известной степени имели влияние на ход и колорит событий. А тогда другое дело! Мы тогда принуждены были бы сказать себе: нужды нет, что основа, скелет, — чужие. Всё-таки вот такие-то и такие-то подробности — наши собственные, русские, прибавлены уже у нас. Но дело в том, что именно этого-то и нет; никакого распространения, прибавки местных географических подробностей в былинах не оказывается. Где наш богатырь появляется в столице князя Владимира, там непременно всякий раз на этом самом месте азиатский богатырь обретается в столице или по крайней мере местопребывании того или другого царя, князя или хана. Где наш богатырь приехал "из далёких чужих краёв", где он пришлец, там из далёких чужих краёв приезжает в этом месте рассказа, там оказывается пришлецом и азиатский герой. Где у нас дело происходит у реки, там непременно оно происходит у реки или какой-нибудь воды и в восточном пересказе. Где наш богатырь въехал на гору или на холм, очутился на какой-нибудь крутизне, там так и знай, что точно так же азиатский богатырь на этом самом месте рассказа въехал на гору или на холм или очутился на какой-нибудь крутизне. Где наш богатырь проехал через горы и реки, там, наверное, так и ожидай найти в восточных первообразах упоминание, что герой проехал через горы и реки (иногда моря), да ещё с тою разницею, что у нас это всегда сказано в самых коротеньких словах, одним стихом былины, почти всегда стереотипными выражениями, а в восточной поэме или песне это самое часто высказано несравненно пространнее, с разными, ничуть не стереотипными подробностями о том, какие именно местности встретил и переехал герой. Понятны при этом "горы", поминутно встречаемые в поэмах, песнях и рассказах тех народов, чьё отечество наполнено горами, так, например, в индийских и персидских поэмах, в песнях алтайских племён и т. д. Но какое же значение имеют "горы" в рассказах тех, в чьём отечестве (как у русских средней и южной России) их нет налицо? Каких гор мы должны искать около Рязани и Киева? Ясно, что они имеют лишь значение чего-то переданного к нам, в былины, из чужих оригиналов.

Примеров всему сказанному мы и здесь не будем представлять, как в предыдущем изложении, по поводу собственных имён и характеристических особенностей главных действующих лиц: примеры разъяснены во множестве по всей II части настоящего исследования.

В заключение заметим ещё, что даже независимо от сравнения наших былин с восточными рассказами мы находили бы в былинах совсем другое, чем теперь, если существовали местные, областные легенды и сказания о наших богатырях. Мы встретили бы тут множество своеобразных подробностей не только самого рассказа и его обстановки, но и географических местностей. Что же в подобном роде находим мы в былинах? Ровно ничего, кроме нескольких имён. Какие рязанские черты находим мы в рассказах про рязанца Добрыню, какие ростовские — в рассказах про Екима Ивановича и Алёшу-Поповича, какие владимирские — в рассказах про Илью Муромца и т. д.? У них у всех один общий колорит, и можно было бы смело перемещать нынешние областные прозвища наших богатырей и сказать, что Добрыня был родом из Мурома, Илья из Рязани, Алёша Попович из Киева, Поток из Чернигова и т. д., разницы от этого никакой в былине не произошло бы. Иначе и быть не может там, где всё дело держится на одном только имени и нет никаких особенностей событий, местности и быта (и тем более верований), которые накладывали бы тут свою особенную печать и различали бы одно действующее лицо и рассказы о нём от всех других действующих лиц и рассказов о них.

Таким образом, оказывается праздным и фантастическим разделение наших богатырей на разных областных русских и заезжих: у всех у них нет на самом деле ничего общего с Россией, значит, нельзя открывать в них