Лиса в курятнике - Екатерина Лесина

Он перелистнул страницу.

А вот и набросок карандашом… Он просил сохранять тайну, и Аграфена хранила со всем пылом влюбленной, ведь никто и никогда не полезет читать ее дневник. То есть ей так представлялось, стало быть, тайна пребывала в полной безопасности.

Как и портрет.

Смотреть на себя со стороны… Димитрий подошел к высокому трюмо и портрет прижал к зеркальной глади. Взглядом смерил… а ведь преинтересно выходит. Сходство, конечно, имеется, однако на портрете он несколько… приличней выглядит, что ли? Черты лица строже, но и тоньше. Подбородок прямой, нос не так чтобы и велик и вовсе не клюваст, скорее уж обзавелся благородной горбинкой. Исчезли шрамы, то ли не удостоены были запечатлевания, то ли, напротив, умышленно их скрыли.

И да, узнаваем, однако притом…

Этак дворцовые портреты малюют, делая рисованных людей чуть получше, поприятней с виду.

— Интересно, — пробормотал Димитрий, возвращая рисунок, которому предстояло стать уликой в деле. — Очень интересно…

И вот гадай, было ли это результатом фантазии девичьей, либо же обличье его слегка облагородили, дабы девицу вовсе не спугнуть.

Он вернулся к книженции, в которой нечитанной осталась пара страниц.

Ночная прогулка.

И подробный рассказ о чужих нарядах, которые были чересчур уж роскошны, а стало быть, нескромны. Сетования, что обещанное слово не держат и не спешат предоставить новые платья, более того, Аграфену и к обсуждению их не допустили. А уж у нее имелись идеи пречудесного свойства.

Она бы сотворила такой наряд…

Решительный, революционный.

И его согласие. И вновь поцелуй, правда, он показался Аграфене холодным, впрочем, она тут же нашла оправдание: его беспокоит их будущее.

Вдруг да император, разгневавшись, согласия на брак не даст? А ведь прошение подавать надобно, ибо прогулки прогулками, но душа требует большего, а маменькино воспитание не позволяет уронить себя.

Просьба о встрече.

И намек, что будет она особенной, воспринятый в одном толковании: Аграфене сделают предложение. На последней странице дневника она терзалась, стоит ли предложение это принять сразу либо же потомить кавалера ожиданием.

Дневник Димитрий закрыл.

А вот засохшую розу, ту самую, поднесенную при первой встрече, поднял. Надежды, конечно, немного, но вдруг да убийца, кем бы он ни был, недооценил глубину романтизма барышни. Если шипы и вправду пронзили, то капля крови должна была остаться.

С каплей крови многое сотворить можно.

Авдотью Лизавета встретила у самого дворца. Та сидела на лавочке и морщилась, подставивши лицо свое солнечным лучам. Иные вот прятались под шляпками да кружевными зонтиками, ныне в моде была благородная бледность.

— Доброго дня. — Лизавета остановилась у лавки, и Авдотья лениво открыла глаза. Ее шляпка, украшенная полосатыми ленточками, лежала на коленях, туфли валялись здесь же, на траве, а на чулках виднелись прилипшие травинки.

Кажется, не одна Одовецкая полагала прогулки по траве полезными для здоровья.

— Доброго. — Авдотья подвинулась. — Садись… тут хорошо. Птички поют.

— Бабочки порхают.

— Ага…

И замолчала.

А Лизавета неловко спросила:

— Что-то случилось?

— Случилось, — не стала отрицать Авдотья. — Вчера я едва человека не застрелила… и знаешь, может, за дело. Он в нас камень кинул, только… все одно… тетеревов я стреляла. Волков тоже. На лисиц ездила… лисья охота у нас преотменная. А вот человека чтобы…

— Мне жаль.

Она пожала плечами и призналась:

— Самое поганое, что я вот сижу, думаю и пытаюсь понять, хватило бы у меня духу или нет.

— И как?

— По всему выходит, что хватило бы. И что совесть после навряд ли заела бы. И наверное, это неправильно. Может, прав был папенька, когда говорил, что мне в пансионе расти надобно, а не на границе.

— Поздно уже. — Лизавета платье погладила и отметила, что, несмотря на сходный крой и ткани, Авдотьино было все же сшито чуть иначе.

И сидело неплохо.

— Поздно, — вздохнула Авдотья. — А еще я перетрусила изрядно… представляешь? Повезли нас на кладбище, будто бы разбираться с реставрацией храма. Мол, прошения идут и идут, народ беспокоится… хотя не понимаю. Храм же в ведении церковном, пусть бы они и реставрировали.

Лизавета кивнула, это было тоже непонятно.

— Что мы думали? Походим. Поглядим на эти развалины, запишем, чего сделать надобно. Потом бы смету составили, глядишь, прикинули бы, у кого денег искать. Папенька на это дело всегда купцов потрошит… ну, то есть не то чтобы прямо берет их и того… Уговаривает. Они нам, скажем, купальни построили для простого люду, а отец им — разрешение при этих купальнях иные открыть, платные… всегда договориться можно.

Запел соловей.

Днем?

Или, может, тутошние соловьи по иному распорядку живут?

— Нас-то встретили честь по чести, провели, показали… там и вправду надобно ремонт делать, пока крыша не обвалилась. Помню, еще батюшка, такой молодой, серьезный, рассказывал, что, дескать, приход у него бедный, старики одни. В Спасоземский храм привыкли ходить, в другие далече, а там крыша течет. И стены потемнели, и вовсе храм этот вот-вот рухнет. Я писала, а Снежка… она закружилась и… полезли. Я не боюсь, понимаешь?

— Чего не боишься?

Лизавета тоже скинула туфельки, которые перестали казаться такими уж удобными. Ноги затекли, а над пяткою, кажется, вовсе натерло. Надо будет капустного листа попросить, иначе завтра вздуется волдырями белыми.

— Думала, что ничего не боюсь… а тут… как полезло из стен. Мамочки милые! — Авдотья прижала ладони к щекам. — В жизни такого… сердце прямо в пятки. А Снежка крылья распустила, закружилась… и крылья такие белые, лебяжьи. Тут батюшка и заголосил, что, дескать, мы храм осквернили. Я ее за плечо, а эта дуреха не слышит. Идет… из храму. А призраки за нею.

Лизавета представила этакую картину и… от души пожалела, что не была там. Вот бы снимок получился преотменный, и главное, в тему-то… или написать? Про конкурс-то скучно выйдет, даже если покрутить, что девиц благородных отправили по местам, от благородства далеким. Благо доклады она все ж выслушала…

И про императрицу, которая хоть во дворце живет, но все одно о простых людях печется куда больше, нежели власти местечковые.

— И с могил стали подыматься… а там люди. Кто-то заверещал… Дашка, дуреха, сомлела со страху. У меня самой коленки трясутся. Батюшка верещит дурным голосом… потом кто-то камнем кинул, вот тут-то я и очуняла. Поняла, что еще немного, и сметут, благо револьвер при мне был.