Эхо прошлого - Диана Гэблдон

расслабилось, и Роджер почувствовал, что на него тоже снизошло некоторое умиротворение. Это приятное чувство длилось до тех пор, пока она обнимала его до хруста в ребрах, а потом целовала, но тут же исчезло, когда Бри отошла, взяла кастрюлю и с нарочитой небрежностью спросила:

— А ты… ты нашел то, что искал в Оксфорде?

— Да, — вместо слова вышло хриплое карканье. Роджер откашлялся и попытался еще раз. — Да, более или менее. Слушай… может, ужин немного подождет? Думаю, если я сначала тебе все расскажу, аппетит у меня только улучшится.

— Конечно, — медленно произнесла она, отставив кастрюлю, и посмотрела на него с интересом, смешанным с легким страхом. — Я накормила детей перед твоим приездом. Если ты не умираешь с голоду…

На самом деле Роджеру очень хотелось есть — на обратном пути он нигде не останавливался на обед, и теперь желудок сжимался от голода, — но это не имело значения. Роджер протянул жене руку.

— Пойдем подышим воздухом. Такой прекрасный вечер!

А если ей не понравится, то кастрюль на улице нет, подумал он.

* * *

— Я заходил в Старую церковь Святого Стефана, — сказал Роджер, как только они вышли из дома, — чтобы поговорить с доктором Уизерспуном, тамошним пастором. Он дружил с преподобным и знал меня еще мальчишкой.

Бри сжала его руку. Роджер осмелился взглянуть на жену и увидел, что она смотрит на него с тревогой и надеждой.

— И? — робко спросила она.

— Ну… теперь у меня тоже есть работа. — Роджер неловко улыбнулся. — Помощник хормейстера.

Бри моргнула — конечно, это было не совсем то, чего она ожидала, — затем перевела взгляд на его горло. Роджер прекрасно знал, о чем она думает.

— Ты собираешься идти в этом? — нерешительно спросила она, когда они в первый раз собирались за покупками в Инвернесс.

— Да, а что? У меня там пятно? — поинтересовался тогда Роджер вместо того, чтобы взглянуть на плечо своей белой рубашки. Он бы не удивился, если бы там и вправду было пятно: Мэнди, бросив игру, кинулась к нему поздороваться и обхватила его испачканными песком руками. Роджер, конечно, слегка отряхнул ее, прежде чем поцеловать как следует, но…

— Я не о том. — Брианна на миг поджала губы. — Просто… Что ты будешь говорить о…

Она сделала жест, будто перерезает себе горло.

Роджер поднял руку к распахнутому воротнику рубашки, где шрам от веревки образовывал закругленную линию, отчетливо различимый на ощупь, как цепочка из крошечных камешков под кожей. Немного посветлевший, но по-прежнему хорошо заметный.

— Ничего.

Брови жены удивленно поднялись, и Роджер криво улыбнулся в ответ.

— Но что подумают люди?

— Наверняка решат, что я практикую аутоэротическое удушение и однажды чересчур увлекся.

Роджер хорошо знал сельские районы Шотландского высокогорья и потому предполагал: это самое меньшее, что люди могут здесь вообразить. С виду его гипотетическая паства была весьма благопристойной, но невозможно представить себе большего развратника, чем набожный шотландский пресвитерианин.

— Ты… ты сказал доктору Уизерспуну? Что ты ему сказал? — спросила теперь Бри после недолгого раздумья. — Я имею в виду… Он же должен был заметить.

— Ну да, он и заметил. Только я ничего не сказал, а он ничего не спросил.

— Послушай, Бри, — сказал Роджер тогда, в первый день, — выбор прост: либо мы рассказываем всем чистую правду, либо никому ничего не говорим… ну, или говорим как можно меньше. И пусть думают что хотят. Даже если мы придумаем абсолютно достоверную историю, ничего не получится. Слишком высока вероятность проколоться.

Ей тогда это не понравилось: Роджер до сих пор помнил, как опустились уголки ее глаз. Но он был прав, и она это знала. Она решительно расправила плечи и кивнула.

Конечно, им пришлось много лгать, чтобы легализовать существование Джема и Мэнди. Заканчивались семидесятые, в Штатах множились коммуны, а по Европе колесили вереницы ржавых автобусов и потрепанных фургонов с импровизированными группами «путешественников», как они себя называли. Кроме самих детей, Роджер и Бри почти ничего не пронесли с собой через камни, но среди немногих вещей, которые Брианна распихала по карманам и в корсет, были два написанных от руки свидетельства о рождении, выданные некоей Клэр Бичем Рэндолл, доктором медицины, присутствовавшей при родах.

— Это положенная форма для домашних родов, — сказала Клэр, тщательно выводя петельки в своей подписи. — А я являюсь… или являлась, — уточнила она, иронично скривив рот, — зарегистрированным врачом с лицензией, выданной в штате Массачусетс.

— Значит, помощник хормейстера, — произнесла теперь Бри, не сводя глаз с мужа.

Роджер глубоко вздохнул: вечерний воздух был прекрасен, чистый и мягкий, но постепенно налетала мошкара. Он отмахнулся от облачка насекомых у лица и решил взять быка за рога.

— Знаешь, я ходил к нему не за работой. Я пошел… чтобы разобраться в себе. Понять, становиться ли мне священником или нет.

Брианна замерла как вкопанная и тут же спросила:

— И что?

— Пойдем. — Роджер ласково потянул ее за собой. — Нас съедят заживо, если мы здесь останемся.

Они прошли через огород, мимо амбара и зашагали по дорожке, которая вела к дальнему пастбищу. Роджер уже подоил обеих коров, Милли и Блоссом, и они устроились на ночь, темные сгорбленные силуэты в траве, мирно пережевывающие жвачку.

— Я ведь говорил тебе о Вестминстерском исповедании веры?[56]

Это был эквивалент католического Никейского символа веры[57] у пресвитерианцев — изложение принятой ими доктрины.

— Угу.

— Так вот, чтобы стать пресвитерианским священником, я должен поклясться, что принимаю все Вестминстерское исповедание целиком, без оговорок. Я и принимал, когда… в общем, раньше.

Он был так близко, пронеслось в мозгу у Роджера. Ведь его почти рукоположили, когда вмешалась судьба в лице Стивена Боннета. Роджеру пришлось все бросить, чтобы найти и спасти Брианну из пиратского логова на Окракоке. И он не жалел об этом… Брианна шагала рядом с ним, рыжая, длинноногая и грациозная, как тигрица, и Роджер даже не представлял, что она так легко могла исчезнуть из его жизни. И он никогда бы не узнал своей дочери…

Роджер кашлянул, прочищая горло, и машинально коснулся шрама.

— И, может, все еще принимаю. Но я не уверен. А должен.

— Что изменилось? — с любопытством спросила Бри. — Что ты мог принять тогда, а теперь не можешь?

«Что изменилось? — с иронией подумал он. — Хороший вопрос».

— Предопределение, — ответил он. — Если можно так выразиться.

Было еще довольно светло, и он увидел, что на лице Брианны промелькнуло выражение слегка насмешливого удовольствия, но не знал, что стало его причиной: ироническое противопоставление вопроса и ответа или сама идея. Они никогда не спорили на религиозные темы, щадя друг друга, но имели общее представление, во что верит другой.

Роджер объяснял идею