Точка опоры - Афанасий Лазаревич Коптелов

головой. — …мы будем бороться за демократическую республику. Не забудем только, что для того, чтобы подталкивать другого, надо всегда держать руку на плече этого другого. Партия пролетариата должна уметь ловить всякого либерала как раз в тот момент, когда он собрался подвинуться на вершок, и заставлять его двинуться на аршин. А упрется, — так мы пойдем вперед без него и через него».

Свертывая газету, сказал:

— Будто Ильич видел тех либералишек в бобровых шапках, которые сегодня раскланивались с тобой. Эти упрутся. Придется идти вперед без них и через них. — Сильвин шевельнул газету. — Этот номер я развезу позднее. От тебя поеду на юг. Надо сначала восстановить путь Дементия.

И Михаил Александрович рассказал о предстоящей поездке в Киев. После большого провала комитет там только-только встает на ноги. Опытных транспортеров нет. А на той стороне, у самой границы, лежит около шести пудов литературы. И зубной врач Мальцман, надежный человек, цел и невредим, живет в Теофиполе, на этой стороне, тоже возле самой границы. Он свяжет с контрабандистом, который перевозит «товар» на телеге. Ждет «наследника Дементия». Вот таким «наследником» и явится к нему Бродяга. Получить товар — дело его чести. Он уже все предусмотрел: прямо на телеге довезет тюки литературы до Шепетовки и там сдаст в багаж. В Конотопе получит, отвезет в иконописную мастерскую, где у них будет новый склад нелегальщины, а уж оттуда вместе с Аркадием они быстренько развезут по городам. К маю новинки будут у всех. И в южных, и в северных городах. И для крестьян, которых полиция пытается усмирить розгами, тоже хватит. Пока он ездит в Теофиполь, придет текст майского листка.

— И я махну в Кишинев, — сказал Сильвин.

Уже через день он почувствовал себя совершенно отдохнувшим и стал снова собираться в дорогу. На прощанье друг другу пожелали ни пуха ни пера. Они надеялись, что снова увидятся еще до майского праздника. Но судьба не принесла им этой радости. Теофиполь явился для Михаила Александровича настороженным капканом.

7

Уже не первую неделю над редакцией «Искры» висел дамоклов меч баварской полиции. Началось с того, что стали теряться письма. Потом исчез Блюменфельд, отправившийся в Россию с тюками «Искры» и «Зари».

Но самая тревожная новость подстерегала их в типографии: туда заходил тайный полицейский агент и пытался выведать — не там ли печатается нелегальная русская газета. И хозяин всполошился:

— Я не могу рисковать. Полиция может явиться с обыском…

В тот же день из Берлина примчалась Тетка, сказала, что накануне виделась с Августом Бебелем, и тот предупредил о грозящей опасности. Пусть, говорит, уезжают из Германии. Если могут, то немедленно. Баварской полиции будет дан приказ об арестах. И всех арестованных искровцев решено выдать царскому правительству.

— С тех пор я не нахожу себе покоя, — говорила Александра Михайловна, устало обмахиваясь веером. — Вот вам моя маленькая субсидия на переезд. А теперь… Надежда Константиновна, сварите мне кофе.

— Сейчас будет готов.

— Вот спасибо. У меня сердце… — Калмыкова приложила руку к груди. — Всю дорогу беспокоилась: не увязались ли за мной шпики?

Уехать немедленно они не могли, — нельзя же бросить газету. В апреле необходимо выпустить хотя бы один номер. Во что бы го ни стало уговорить хозяина типографии. Иначе будет большой перерыв и в России встревожатся; «Что случилось с «Искрой»? Существует ли она?..» Газета должна выходить вовремя.

А куда переезжать? Плеханов с Аксельродом, понятно, будут настаивать на Швейцарии, — для них удобнее. Но… Куда угодно, только не в Женеву, — там в свое время царские агенты дважды громили народовольческую типографию. Да и сейчас город кишит шпиками.

В Брюссель? Там мало связей. А полиция, говорят, лиха.

Лучше всего — в Лондон: в Англии не спрашивают паспортов. Там знакомые русские социал-демократы помогут обосноваться, без промедления наладить выпуск «Искры» на новом месте. Приятно также, что оттуда в свое время звонил Герцен в нелегальный «Колокол».

Но Владимир Ильич опасался, что голоса могут разделиться поровну: это очень плохо, когда шесть редакторов, — Лебедь, Рак да Щука! Надо бы седьмого. А еще бы лучше троим, во всем единодушным.

Написал всем соредакторам, находившимся вне Германии. Быстро отозвался только больной Потресов.

«Ну, что ж — Лондон так Лондон! Возможно, что Вы правы:, отвергая такие полумеры, как переезд в Брюссель. Не берусь судить и, скрепя сердце, с проклятиями[32] высказываюсь за Лондон. Только смотрите, воспользуйтесь уроками прошлого и постарайтесь как можно лучше законспирировать свой переезд (если уже не поздно, т. е. если уже не проболтались швейцарские друзья). Скрываться и скрывать свое постоянное местожительство я считаю чрезвычайно важным для свиданий с приезжим из [России] да и вообще для всякого дела».

Плеханов и Аксельрод выжидательно отмалчивались. И Вера Ивановна всякий раз отвечала уклончиво. Не потянет ли она в Женеву? После тяжелых размолвок, угрожавших разрывом, пожалуй, не решится. При обсуждении проекта программы, кажется, и она поняла, что Плеханов стремится к единоредакторству. Возражений не выносит. Готов всех оскорбительно третировать и свысока поучать: делайте то-то и то-то, а я, дескать, посмотрю, почеркаю рукописи — переписывайте заново. Добро бы принципиальные замечания, о таких говорят: «Ум хорошо — два лучше». Но у Георгия Валентиновича, к сожалению, к очень большому сожалению, иногда над всем довлеет амбиция. Сейчас как будто и Мартов понял это, надо думать, проголосует за Лондон.

Последнее заседание не рискнули созывать в кафе «Европейский двор» — собрались в квартире Ульяновых. Пришел новый сотрудник Лев Григорьевич Дейч, член группы «Освобождение труда», недавно бежавший из сибирской каторги, — его собирались кооптировать седьмым соредактором. Пришла и Вера Кожевникова. Ее в редакции уже давно считали правой рукой Надежды Константиновны. Первой заговорила Засулич:

— Лондон далеко, затруднятся связи с Жоржем и Аксельродом…

Но она вовремя вспомнила, что швейцарские власти высылали Плеханова из страны, что ей самой доводилось укрываться то во Франции, тс в Англии, и не стала больше возражать против английской столицы.

Оставался решающий голос Мартова. Он высказал опасение, что после переезда в Лондон Плеханов страшно озлится на всех. Однако это не должно их останавливать.

— Пусть злится! — Юлий Осипович дернул на себе галстук. — Мы не будем потакать его самолюбию и высокомерию. Жить рядом с ним теперь, после всего того, что произошло, для нас было бы нелегко. Для нашей работы, для нашего святого дела. В Лондон!

Дейч так же, как Вера Засулич, знал Плеханова ближе всех, не хотел, чтобы у него оставалось чувство обиды, но тоже счел английскую столицу наилучшим местом.

— Итак, — резюмировал Ленин, — едем в Лондон.