Паладин. Тень меча - Симона Вилар

— Из какой стали ты выкован, парень? — окликнул его король, когда Мартин отвел и усадил Лестера в полуют на корме. — Ты выдержал нешуточную скачку по берегу, сражался с бедуинами, тебя помяли люди английского графа, ты почти не отдыхал после приезда, но, тем не менее, сразу отправился с нами и теперь еще нянчишься с Робертом Лестером. Тебя не изводит эта болтанка на море? В каком из орденов готовят таких бравых ребят, как ты?

Мартин промолчал, подставляя лицо водяной пыли, словно надеялся, что резкий ветер прогонит прочь его воспоминания. При всем уважении к Ричарду он не хотел откровенничать, и король, похоже, это понял. Но все же спросил:

— Ты посвящен в рыцари? Или затем и вступил в орден, чтобы получить цепь и шпоры? Какого ты рода?

Для английского короля происхождение отмеченного им человека играло существенную роль. Как и для всех людей его круга. Мартин вспомнил, как обрадовалась Джоанна, узнав, что он из почтенной семьи. Тогда Мартину это казалось неважным, но сейчас ему было на кого сослаться, чтобы ответить на вопрос Плантагенета.

— Мой отец — Хокон Гаутсон, выходец из Скандинавии, он был благородного рода и служил в гвардии византийского императора. Моя мать была его венчанной женой и тоже происходила из хорошей семьи. Но оба они умерли, когда я был еще младенцем, и меня определили в приют ордена Святого Иоанна. С тех пор я жил в разных семьях, — сказал Мартин, не желая вдаваться в подробности. — Где-то в Германии я проходил обряд посвящения в рыцари, но с тех пор в моей жизни произошло много перемен, да и столько грехов за мной числится, что я не отважился бы, глядя вам в глаза, заявить, что имею честь состоять в благородном рыцарском сословии.

Однако Ричард, похоже, был впечатлен, узнав о службе отца Мартина у византийского императора.

— На мой взгляд, ты далеко не пропащий, — произнес он, выдержав небольшую паузу. — К тому же на войне любой доблестный воин может возвыситься. Да и тамплиеры не всякого согласятся принять в свой орден. По крайней мере они не принимают тех, кого не надеются исправить, — добавил он после минутного раздумья. — Но ответь мне, Мартин сын Хокона, ты по своей воле решил стать тамплиером?

Мартин посмотрел Львиному Сердцу прямо в лицо, как равный равному. В нем не было и тени раболепия, не было льстивой учтивости или желания угодить. И он ответил:

— Нет, сир. У меня просто не было выбора. И если моя судьба не изменится, я сдержу свое слово и надену белый плащ храмовника.

— А ты рассчитываешь, что что-то может измениться? Ах да, у тебя ведь есть возлюбленная и дитя, с которыми, возможно, ты не хочешь расстаться. Кто твоя женщина? Я знаю, что многие наши воины попали под очарование чернооких красавиц Палестины.

Мартин молчал, все так же пристально глядя на короля. Но затем, после продолжительной паузы, словно собравшись с духом, ответил:

— Мне не хотелось бы называть ее имя, государь. Скажу только, что она христианка и очень знатная дама.

В этот момент судно накренилось и Ричарду пришлось ухватиться за обвивавший основание мачты канат, чтобы не быть опрокинутым. И хорошо, что его руки были заняты, иначе у Львиного Сердца могло возникнуть желание дать этому парню по физиономии. По очень красивой физиономии, как он отметил, несмотря на то что с лица Мартина еще не сошли следы побоев. Ибо у короля вдруг возникла неожиданная догадка, что и его кузина Джоанна де Ринель тоже могла обратить внимание на этого привлекательного и отважного воина, спасшего ее из плена. Они ведь ехали вместе из далекого Заиорданья, преодолевали опасности и невзгоды, а в пути нередко стираются сословные отличия, какие обычно разделяют простого мужчину и высокородную женщину. Однако Джоанна не смеет забывать, что она кровная родственница Плантагенетов. И все же Ричард помнил слухи о том, что ее дочь рождена не от Обри де Ринеля. Обри сам заявлял об этом повсюду, пока Ричард не велел ему заткнуться. Но тогда король думал, что, возможно, дитя Джоанны от влюбленного в нее Малика аль-Адиля. Интересно, было бы ему легче, если бы его родственница зачала от знатного иноверца, а не от этого подозрительного красавчика? Пожалуй, да. Аль-Адиль — вельможа, к тому же он всегда нравился Ричарду.

Но… борода Христова! О чем это он размышляет, почему изводит себя подобными подозрениями, когда ему сейчас надо думать только о спасении осажденной Яффы? Да и оставшуюся там Джоанну надо выручать, иначе кузина опять окажется пленницей неравнодушного к ней эмира аль-Адиля, от коего она сбежала с этим пригожим загадочным Мартином. Будущим тамплиером, который и себя не щадит, только бы вернуться в Яффу и сражаться за возлюбленную, родившую ему ребенка. Черт! Ричард сейчас не мог вспомнить ни одной другой знатной женщины, какая сейчас могла бы находиться в Яффе. Но он успокоил себя мыслью, что красавчик Мартин имеет в виду какую-нибудь даму из свиты графини Аскалонской, супруги Амори де Лузиньяна.

— Так, давай-ка еще раз уточним все, что касается расположения войск султана под Яффой, — произнес Ричард, отворив одну из слюдяных пластин фонаря и направив на карту свет.

Корабль снова качнуло, волна подняла его и понесла носом в провал неспокойной зыби, и при ее плеске и скрипе снастей Ричард различил, что его собеседник испустил облегченный вздох. Ох, как же не нравилось все это королю! У этого парня явно свои секреты, и разрази его гром, если Ричард не желает в них разобраться!

Они снова вглядывались в очертания на карте, Мартин пояснял: сарацины разбили северные укрепления между башнями госпитальеров и тамплиеров и, проникнув в пролом, смогли открыть восточные Иерусалимские ворота. Другие ворота, Аскалонские, были вовремя забаррикадированы, но теперь это не имеет значения, поскольку войско султана все равно овладело Нижним городом и расположилось вокруг цитадели на возвышении, в которой укрылись оставшиеся в живых защитники Яффы. Цитадель еще держалась, когда он покинул город, но кто знает, что случилось за это время. Остается только надеяться, что сарацины не смогут разбить ее стены, так как вряд ли им удастся установить осадные машины среди скученных построек в Нижнем городе. Однако сарацины могут начать таранить ворота крепости, и только от мужества защитников зависит, как долго они смогут сдерживать натиск. Ставка же султана расположена на побережье севернее города, а вот шатры его эмиров стоят восточнее, за Иерусалимскими воротами.

Похоже, этот парень все заметил, думал Ричард, внимательно слушая пояснения Мартина и понимая, что еще следует все обмозговать, прежде чем он решит, как лучше совершить высадку у осажденного города.

Они проговорили до позднего вечера. Уже совсем стемнело, луна почти не проглядывала сквозь гущу облаков, лишь изредка ее луч вырывался из тьмы, но потом опять наступал мрак и были слышны только шум моря да поскрипывание направляемой против ветра галеры.

У Ричарда постепенно начал складываться план. Король еще кое-что уточнял, когда высоко среди снастей раздался крик впередсмотрящего, сообщавшего, что он видит на берегу множество огней. Ричард тут же вышел из-под тента и стал всматриваться в еле различимые очертания побережья. Он тоже увидел множество огней, располагавшихся как бы двумя отдельными группами, а между ними было довольно обширное темное пространство.