Полцарства - Ольга Покровская

«Чем меньше кошек – тем спокойнее на душе. Вчера вот убил одну кошачью тварь палкой (оглушил, потом добил как следует) – и так спокойно стало, хорошо. Сегодня по плану ещё одну надо бы прибить. Пневматику можно использовать, но есть шанс промазать. Буду ещё ядом подкармливать этих мяукающих мразей».

Глядя на этот живой, колышущийся яд, Лёшка впервые подумал, что очевидное безумство «хантеров», как называл себя и товарищей главарь живодёров, обладает негласной поддержкой масс. Сонмы любителей травли и расправы, в разгар сталинизма строчивших доносы, никуда не исчезли. Они по-прежнему растворены в обществе. Но до поры, пока им вновь не укажут «великую цель», функционируют в дремлющем режиме, утоляя жажду мучительства бытовой агрессией против слабейших, включая собственных детей и стариков.

Никогда ещё Лёшку так не накрывало «историческим контекстом». Он читал записи форума и сознавал: питательный слой, на котором во все эпохи взрастало большое зло, был в целости и ждал своего часа.

Вспотев от непривычной работы мысли, Лёшка бросил планшет и прошёлся по комнате. Он понял Асю! Она спасала тех, кто был намечен в жертвы, а он, тупой идиот, мешал ей.

В смятении чувств Лёшка убрёл на кухню. Поставил чайник и, не дождавшись, пока закипит, вернулся к себе. Схватил планшет и снова зашёл на форум. Записи шли бесконечной лентой, но ни в одной из них не было намёка на недавний поджог приюта. Тогда, стиснув зубы, он прошёл процедуру регистрации и написал вдохновенный текст, родившийся сам собой:

«Всем привет! Твари достали настолько, что хочу присоединиться к ополчению. Как мне это сделать? – Пальцы скрючило. Лёшка набрал воздуху и, чувствуя прилив куража, продолжил: – Ходил любоваться разбомблённой базой блохастых в лесопарке. Много тварей уцелело. Если кто курирует это местечко, готов помочь. Сам живу рядом, хочу вернуть родной парк людям».

«Хантер… – усмехнулся Лёшка, закрывая планшет после выполненной работы, грязной, но благородной. – Щас тебе, “хантер”! Чмошник ты – и всё!»

Теперь оставалось держать кулаки, чтобы гад заглотнул наживку.

Следующим утром, прочитав на сайте института правила восстановления, Лёшка почувствовал накат бодрости и отправился на Пятницкую – поймать Асю и доложить ей о ратных планах. С собой прихватил планшет с подборкой «цитат».

* * *

В то утро Ася проснулась с колотящимся сердцем. В глазах было зелено от ярчайшего сна, но она не помнила содержания. В доме пахло свежесваренным какао, как в далёкое зимнее воскресенье, когда все они были детьми.

Ася полежала ещё немного с закрытыми глазами. Вчерашний день, потихоньку выпрастываясь из-под сна, являл ей то один, то другой эпизод. Она вспомнила речи Виолетты, и как сдавала Илье Георгиевичу Пашку, не проронившего за всю дорогу в машине ни слова, даже не попрощавшегося с Дружком. Вспомнила потом, как сперва неуверенно, а затем весело, резко вёл машину Курт, при этом то и дело поглядывая на неё с ободряющей улыбкой. Он совсем не обиделся на неё за побег с разделительной полосы. Ася теперь и сама не понимала – зачем сбежала? В самый тяжёлый, разрушительный момент человек принёс ей свою любовь. «Он мой брат! – подумала она вдруг. – Да, он сейчас больше мне брат, чем Саня!»

Придя на кухню, Ася поняла, что одна в квартире. Софья отвела Серафиму в сад и поехала в офис. От их поспешного завтрака осталась невымытая посуда и немного какао в турке. «Вот и чем ей помешала Марфуша? – раздражённо переставляя посуду в раковину, подумала Ася. – Всё равно её дома не бывает!»

День вступал в силу, возвращая Асе прежнюю душевную ломоту. Даже не подумав о завтраке, только глотнув воды, она собралась в единственное место на планете, где для неё оставалась жизнь. Но сначала – проведать Пашку!

Выйдя на лестничную площадку, Ася увидела, что коричневый дерматин на двери Трифоновых снизу порвался, из-под него голо торчал угол доски; подошла и позвонила. Дверь открыл Илья Георгиевич – не улыбнулся, только сказал со вздохом:

– Проходи, Настюша!

Его чубчик был спутан, во все стороны торчали седые волоски – старик с утра не заглядывал в зеркало.

Ася вошла в прихожую и прислонилась к стенке. В квартире у Трифоновых пахло кореньями, сушёной петрушкой. Илья Георгиевич затеял суп.

– Как Паша? – спросила Ася. – Разболелся?

– Мало, что разболелся. Уехал, – тихо, без привычных восклицаний сказал Илья Георгиевич.

– Скоро всё закончится, не волнуйтесь. К экзаменам будет свободен.

– Я уже не об экзаменах и не о здоровье, – произнёс старик серьёзно и сдержанно, так что Ася с удивлением вгляделась в его изменившееся лицо. В нём не было обыкновенного выражения жалобы. Он говорил так, как будто закончилась вдруг игра.

– Вы с целым миром вступаете в конфликт. А мир – он намного больше, чем вы. Он вас сотрёт, как стёр моего Колю. Изгнал из реальности в воображаемый мир. Там денег нет, ничего нет, зимы по тридцать градусов, сырость. Что он там делает? А вдруг пьёт? Я даже и не знаю. Мучает и себя и нас. Но это ведь уже не человек, а так…

Ася, нахмурившись, слушала небывалые речи соседа. Куда-то делся вдруг смешной состарившийся Пьеро, и она не могла понять – кто зашёл на его место?

– Илья Георгиевич, что с вами? – тихо спросила она.

– Я уже старый, деточка, сердце изношенное, побаливает, – спокойно объяснил он. – Что бы Саня ни говорил… И вот я подумал – некогда мне уже трусить. Надо хотя бы честно смотреть на творящееся. Паша бежит от учёбы, от деда своего – в какие-то собачьи царства, выдумывает себе несуществующие препятствия. И ты тоже, Настенька. Мне Соня рассказала про твой конфликт на курсах. Ты послушай меня: во всех нас нет смирения! Все мы недовольны, требуем, бастуем – и я первый. А надо просто исполнять свою жизнь, пусть это трудно и нудно. В этом нудном труде – наше человеческое достоинство. Настюша, надо себя собрать и жить, ходить на работу!

Раньше Ася смутилась бы и согласилась, хотя бы для виду, но теперь ей показалось стыдно врать, скрывать от старика своё крушение.

– Илья Георгиевич, на какую мне работу? Я всех ненавижу. Всех обычных нормальных людей – не могу видеть.

– И меня? – серьёзно спросил старик.

– Вас нет, потому что вы – Пашин дедушка. И ещё вы хрупкий. Я здоровых ненавижу. Здоровых, жестоких и тупых! Они, когда видят бездомное животное, думают, что это обломок асфальта. Может, у них галлюцинация такая – от здоровья? Подумаешь – обломок асфальта скулит! Они ещё и службу могут вызвать, чтобы его с дороги убрали. Они не люди, Илья Георгиевич. Не люди в том смысле, в каком задумал Бог! – говорила Ася всё горячее и громче. – А если честно, я не думаю, что человек и вообще Божий! Я думаю – мы плод какого-то вынужденного соглашения! Человеческую душу разделили, как Германию после войны! Стал бы разве Бог нарочно в нас зло допускать? Что он, маньяк? Любитель кровопролития? Нет. Просто территорию поделили. Поэтому среди нас есть представители чистейшего зла, чистейшего! И всегда были. И всегда будет бой.