Лис - Михаил Ефимович Нисенбаум

громовержцем, а пострадавшие студенты – Чернобылем на колесиках. Непримиримого противоречия тут нет: и громовержец, и истеричный деспот вызывают страх, поддерживающий оба образа. Однако, когда доцент Агейко полагает себя Казановой-энциклопедистом, а студентки воспринимают его как занудного прилипалу, в такой коллизии заложено множество драм, способных навредить не только учащимся, но и масляноглазому энциклопедисту.

Итак, Лия Чеграш знала про Тагерта. Не то чтобы она никогда и ничего не боялась. Она боялась крови, уховерток и появления деда Яши при гостях. Однако Лия училась в частной школе и в страшных преподавателей не верила. Школа была платной, институт тоже, и преподаватели могли пугать кого-то только для виду. Иначе студентов не зачисляли бы без вступительных экзаменов. Но если Тагерт и впрямь так страшен, Лия Чеграш ни при каких обстоятельствах не покажет своего страха.

Первую пару она проспала, а после второй курила во дворе с третьекурсницами, одна из которых слишком долго рассказывала, как ездила с мамой в Чехию. Девушка перечисляла пражские достопримечательности, которые методично посетила, и блюда, которые методично попробовала. Лия кивала головой, предчувствуя, что сейчас все участницы разговора заледенеют или впадут в транс. Надо было срочно выбираться из топкого ритма беседы, и она вдруг вспомнила:

– Ой! Кажется, я опаздываю на латынь.

– А кто у вас?

– Какой-то Тагерт.

– Да? Считай, ты труп, – сообщила третьекурсница.

– Может, уже вообще не ходить? Типа, заболела… – посоветовала пражская зануда.

– Да ладно. Он, небось, без меня начать не может, локти кусает. У старосты.

Когда Лия Чеграш подошла к двадцатой аудитории, из-за дверей послышался дружный смех. «Странно, они же не могут видеть меня сквозь древесину», – мелькнула нелепая мысль. Она решительно повернула ручку и просунула в дверь свою хорошенькую голову. Группа и преподаватель, как по команде, повернулись к ней.

– Заблудились? – спросил преподаватель, крупный усатый мужчина в костюме.

– Как не стыдно начинать без меня! – укоризненно сказала Чеграш, распахнула дверь и подарила взглядам себя целиком.

Она понимала, что ее появление производит впечатление. Особенно в этом черном свитерке. На мальчиках это проверялось каждодневно с седьмого класса, мужчины пялились меньше, но исключительно из гордости и скрытности. В присутствии Лии они начинали громче смеяться, проявлять остроумие и выражаться художественно. Не то чтобы она твердо знала о своей неотразимости, но в том, что у нее на руках большие козыри, не сомневалась. Пару секунд она всем телом чувствовала на себе взгляд Тагерта, а потом услышала:

– Короткие уроки – это в школе. Возвращайтесь в счастливое детство.

– Я не ребенок! – она прикоснулась к черным кудрям. – Можно мне сесть?

– Можно. Только не здесь и не сейчас.

Группа смеялась. Смеялись отличницы Сапожкова и Конякина, смеялись гопники Дружков и Караханян, даже ее новая подружка Аня Трауб – и та хихикала не таясь.

– Ах так! – Лия сердилась уже по-настоящему. – Вот возьму и уйду!

– Ужас, – произнес латинист. – Только небо, только ветер, только радость впереди.

«Плюнуть бы тебе в твои издевательские очки!» – разъяренная, она выскочила в коридор. Оставшиеся в двадцатой аудитории мгновенно подобрались, ожидая, как сейчас шарахнет дверь. Но дверь закрывалась долго и бесшумно, как бы с замедленной торжественностью выделяя неповторимость исторического момента.

•

Видимо, отец позвонил ректору. Или кому-то на самом верху. Не исключено, впрочем, что он сам никуда не звонил, а ходил к Караеву. Из чего Эльгиз сделал такой вывод? Из того, как быстро уладились все дела. Почти все. По экономике, по истории государства и права, по английскому он получил зачеты, даже не встречаясь с преподавателями. Инна Платоновна для порядка поворчала, забрала у него зачетку и за два дня проставила пересдачи сама. Небось, пришлось ей побегать. Неприятные воспоминания о разговоре с отцом отступили на задний план, сейчас Эльгиз сдержанно наслаждался властью отца, волшебством привилегированного положения. Жаль, что эта сила вступила в действие только тогда, когда у него возникли неприятности. Лучше бы она предупреждала неприятности. Пусть бы Инна Платоновна взяла у него зачетку перед сессией и сразу организовала все подписи. Шутка. Про теорию государства и права методистка сказала:

– Эльгиз, зайчик, я позвонила на кафедру теории, говорят, чтобы ты подошел к преподавателю сам. Он что-то тебе скажет, а потом и поставит зачет. Сходи, не поленись, потом расскажешь. А я пока насчет латыни поузнаю. Зачетку оставь пока.

Преподаватель ТГП – Гутионов. Лучше бы Эльгиз обошел всех остальных. С Гутионовым говорить нет никакой охоты. Молодой, а говнистый. Про латиниста ребята тоже сказали, дескать, строит из себя принципиального. Но раз методистка разберется – тем легче. В четверг он явился на консультацию к Гутионову. В маленькой аудитории на пятом этаже сидели только девчонки. Гутионов изображал из себя ироничного интеллектуала, подкалывал, делал замечания, остроумные, как он, наверное, думал. Девчонки хихикали, и Эльгиз чувствовал нараставшее раздражение. Он думал дождаться, когда остальные уйдут: ведь с Гутионовым вроде переговорили. Но тот неожиданно сказал:

– Мешадиев, приблизьтесь.

Эльгиз хотел сделать вид, что не расслышал, но через мгновение встал и не спеша, как бы с ленцой, пошел к столу. Он не сел на стул, но Гутионов такой длинный, что это не давало никаких преимуществ.

– Инна Платоновна сказала о ваших семейных обстоятельствах, – важно произнес аспирант. – Я готов поставить зачет, но вы должны сперва показать ваши конспекты за семестр. Если их сейчас нет, приносите через неделю.

Больше всего бесит, что ты думаешь, будто можешь мне приказывать! Эльгиз представил, как наставляет на Гутионова ствол, как тот бледнеет, оседает, лепечет извинения. Картина была настолько реальной, у Эльгиза даже потемнело в глазах. Не сказав ни слова, он вышел. Он не успел сделать и десяти шагов, как налетел на Инну Платоновну. Вот старается баба! Совсем зашуганная. Методистка протянула ему зачетку.

– Латынь закрыла. Держи. А что Роман Викентьевич?

Мешадиев долистал до нужной страницы, нашел последнюю строчку с правой стороны, куда ставили зачеты: «Латин. яз. Сем. Антонец. Зачтено. Дата. Подпись».

– Стоп. У нас другой кто-то по латыни, – подозрительно посмотрел он на методистку.

– Это завкафедрой. Не волнуйся.

– Я и не волнуюсь, – отрезал Эльгиз. – С Гутионовым разберемся. Спасибо!

«Роман Викентьевич» – насмешливо повторил он про себя. Еще и не таких ломали.

•

– Слышали? В университете новый театр! – глаза Лиды Архиповой, второкурсницы, блестели.

Тагерт хмыкнул: тоже мне новость.

– Слышал, Лида. Я же сам его и создал. С возвращением на планету Земля!

Собеседницу его слова ничуть не смутили, скорее, подзадорили:

– Да нет! Совсем новый – Али Углановой.

– Прекрасная новость, – он улыбнулся, сознавая, что актерствует. – Один театр хорошо, а два лучше.

Сергей Генрихович вдруг сообразил, что после премьеры «Одиссея» ни разу не говорил с Алей, видел пару раз издалека, мельком. И та публикация в газете, где Угланову объявили режиссером его, Тагерта, постановки…

Разумеется, Алевтина с самого начала хотела быть режиссером, а вовсе не помощником, притом разбиралась в театральных делах куда лучше Тагерта. Теперь у нее есть возможность ставить собственные спектакли, и актеры из