Война самураев - Кейра Дэлки

— Гром? — пробормотала она. — Среди зимы?

И тут их настигло. Пол как будто встал на дыбы, отшвырнув ее на руки придворным дамам, доски задрожали, а стены заходили ходуном. Вдали по коридору хлопали, скользя в желобах, сёдзи, словно пасти исполинских черепах. Угрожающе стонали стропила, посыпая все и вся пылью.

— Дзисин! Землетрясение! — закричали девушки. — Скорее бежим наружу!

Однако толчки были столь сильны, что государыне И ее фрейлинам не удалось даже устоять на ногах. Они попадали на пол, причем Кэнрэймон-ин — поверх остальных, похожая на тюк шелка в своих объемистых кимоно. В отчаянии жалась она к фрейлинам, приникшим к опорной стене. Отовсюду неслись испуганные крики.

«Мой сын! Уцелел ли он? Я должна его разыскать!» Кэнрэймон-ин взмолилась Будде Амиде, прося пощадить маленького наследника, пощадить ее или, если ей суждено погибнуть, позволить умереть быстро.

Наконец дрожь унялась. Стены в последний раз тряхнуло, и наступила тишина.

— Будут еще толчки, — произнесла одна из фрейлин. — Как говорят, за матерью-змеей ползут змееныши.

— Значит, нужно как можно скорей выбираться наружу, — сказала вторая. — Госпожа, вы не ранены? Можете стоять?

Кэнрэймон-ин с трудом высвободила рукава и вскарабкалась на ноги.

— Кажется, я цела. А где сегодня кормили маленького принца? Дамы поднялись и отряхнули с одежд пыль.

— Он был в Ниси-га-ин[67], государыня.

— Мне нужно его отыскать. — Не разбирая дороги, Кэнрэймон-ин кинулась к ближайшей двери. Ввалившись в соседнюю комнату, она увидела двух юных, второпях одевающихся служанок. Они едва успели прикрыть наготу. В комнате царил хаос: повсюду ворохи кимоно, перевернутые сундуки. Тут Кэнрэймон-ин и заметила стойку, на которой обычно держали священный меч, — она валялась на полу, и Кусанаги на ней не было.

— Что здесь случилось? — воскликнула она испуганно-недоуменно.

Девушки, казалось, готовы были расплакаться. Они бросились перед нею ниц и запричитали:

— Простите нас, госпожа! Не губите!

— За что простить? Что вы наделали?

— Кто-то… мы… к нам заходил один гость. Мы обсуждали поэзию.

По тону девушки Кэнрэймон-ин догадалась, что речь шла о любовнике.

— Здесь? Разве вам не было велено стеречь священные сокровища?

— Госпожа, да ведь он… — В этот миг вторая девушка захлопнула ей рот и помотала головой.

Кэнрэймон-ин вздохнула. С этим можно было и повременить.

— Положите меч на место и поспешите во двор, ради вашей же безопасности.

— Слушаемся, госпожа!

Служанки зарылись руками в море шелка.

— Я нашла его! — вскричала одна.

— Нет, я, — возразила другая.

И обе выпрямились, держа каждая по мечу.

— Их два! — воскликнули они разом в непритворном изумлении.

— Что за чудеса? — Кэнрэймон-ин привалилась к стене с ощущением дурноты.

— Государыня, вам плохо? — встревожилась ее фрейлина.

— Но какой из них — настоящий? — спросила одна из девушек с мечом.

Кэнрэймон-ин знала, что может это определить. Прикоснись она к рукоятям обоих мечей, и тотчас станет понятно, где Кусанаги. Но что, если настоящие — оба и все это — жестокая шутка богов? Нет, она и так достаточно нагрешила.

— Возьми любой, — ответила она, не смея дотронуться до мечей, — и положи в ножны на стойке. Настоящий определим потом.

Кэнрэймон-ин бросилась к поднятым ставням в дальнем конце комнаты — так отчаянно ей захотелось вырваться наружу, вдохнуть свежего воздуха, очутиться как можно дальше от этого злосчастного меча, который, казалось, будет преследовать ее всю жизнь.

На веранде она едва не столкнулась с каким-то человеком, перебирающимся через ограду, чтобы попасть внутрь. Отшатнувшись, императрица признала в нем Мунэмори.

— Мунэмори?

— Сес… государыня! Вы целы?

— Как будто. А ты?

— Да. Я выскочил сразу же, как почувствовал первый толчок.

— Что ты делал во дворце так поздно?

— Дела заставили. Прошу, позвольте проводить вас во двор. Вам нужно поскорее очутиться в безопасном месте, если удары повторятся. — Мунэмори помог ей перелезть через ограждение веранды и опустил на заснеженную землю двора. Кэнрэймон-ин обернулась — отблагодарить его — и заметила, как он исчез в глубине комнаты, только что ею покинутой. Было слышно, как девушки вскрикнули, назвали его по имени и стали спрашивать, что делать с мечами.

«Что за игру ты затеял, братец? Зачем тебе Кусанаги?» В эту минуту слуги подхватили Кэнрэймон-ин под руки и вывели из дворца. После ей на руки передали хнычущего малыша принца, и долго, до самого утра, сидели они на стылом дворе, прижавшись друг к другу, в ожидании следующей встряски.

Мунэмори ерзал в холодном седле. Конь под ним встрево-женно переступал и взбрыкивал, пуская клубы пара из ноздрей на зимнем ветру. Мунэмори поминал добрым словом свой стеганый поддоспешник, хотя тот не спасал до конца от стужи, да и от веса связанных шнуром пластинок панциря и наручей он уже отвык.

«Столько лет мы прожили в мире, — размышлял Мунэмори. — Зачем, почему ему надо было рухнуть именно сейчас? Сигэмори, почто ты покинул нас так рано?»

До него донесся смех и сальные шуточки воров и уличных дев веселья, обитавших в огромных южных воротах Хэйан-Кё, Расёмон, которые дружина Тайра только что миновала. Два воеводы покосились на весельчаков через плечо.

— Господин, хотите, мы разберемся с этим отребьем?

— Ничего, скоро они перестанут смеяться, — ответил Мунэмори.

Вдали уже слышался низкий рокот, немногим отличный от гула землетрясения, что случилось седьмого дня. «И бед он предвещает не меньше», — подумал Мунэмори, слегка дрогнув.

Грохот становился все громче, и вот из-за поворота на То-кайдо показались первые конники. Во главе ехал сам князь Киёмори, сияя начищенным шлемом с бронзовой бабочкой. Над каждым из всадников реял алый стяг Тайра, хлопая на морозном ветру. И хотя конница приближалась мерной, спокойной поступью, ее всесокрушающая мощь (как оценил Мунэмори, рать Тайра насчитывала не менее десяти тысяч) была способна вселить ужас в сердце любого, кто попадался на пути. И верно: уличный сброд, едва завидев воинов, ахал и бросался врассыпную, забиваясь в спасительные норы. «Бесполезно, — сказал себе Мунэмори. — Теперь никому не будет спасения».

Не доехав до него двух кэнов, Киёмори вскинул руку, призывая конников остановиться. Те молча, как один, повиновались.