Печальные тропики - Клод Леви-Стросс

Рано утром (поскольку считается, что нужно начинать трудиться еще затемно) добытчики каучука – серингейро по одной из протоптанных тропинок идут на работу, в руках у них изогнутый нож – faca, к шляпе прикреплен фонарик – coronga, словно у шахтера. Очень аккуратно, по специальной технологии, которую называют «свернутое знамя» или «рыбная косточка», рабочие надсекают стебли гевеи, поскольку если сделать надрез неправильно, то дерево может остаться сухим или вытечь.

К 10 часам утра, когда обработано 150–180 деревьев, серингейро идут завтракать, возвращаясь по знакомой тропинке, они собирают млечный сок каучуконосных растений – латекс, который вытек с утра из сделанных надрезов в маленькие цинковые ведерки, которые опорожняют в специальные хлопчатобумажные сумочки. На обратном пути, к 5 часам приступают к третьему этапу работы, это так называемое «откармливание» и формирование каучукового шара. «Молоко» медленно стекает на горизонтальную палку, повешенную над огнем. Оно свертывается в дыму и тонкими слоями наматывается на медленно поворачивающуюся палку. Тепловая обработка заканчивается, когда каучуковый шар достигает стандартного веса – от 30 до 70 килограммов, в зависимости от района производства. Изготовление такого шара может занять несколько недель, особенно когда деревья плохо выделяют сок. Каучуковые шары (существует множество их разновидностей, в зависимости от качества латекса и техники изготовления) выкладывают вдоль реки, «патрон» приезжает за ними раз в год. На складе каучуковые шары спрессовывают, очищают, делают «peles de borracha» – «каучуковую кожу», затем аккуратно закрепляют на плотах и отправляют в Манаус или Белем. При преодолении порогов плоты нередко разваливаются, и их приходится терпеливо собирать вновь.

Итак, проще говоря, серингейро подчиняются «патрону», а он, в свою очередь, – судоходной компании, которая контролируют основные торговые пути. Подобная система – результат падения цен, случившегося в начале 1910 года, когда азиатские каучуковые плантации стали конкурировать с бразильскими. Вто время как производство становилось менее популярным занятием (исключение составляли лишь малоимущие слои населения), речной транспорт продолжал приносить прибыль, поскольку многие товары продавали по ценам, в четыре раза превосходящим рыночные. Многие крупные предприниматели прекратили добычу каучука, оставив за собой фрахт судов, чтобы избежать платы за перевозку груза, которая должна была позволить без особого риска контролировать систему производства; но теперь предприниматель оказывался во власти экспедитора, который либо повышал оплату, либо отказывался от перевозки. «Патрон» терял клиентов, его магазин пустовал: покупатели уезжали, не оплатив долг, или умирали от голода.

Таким образом, «патрон» зависел от транспортной кампании, а «клиент» – от «патрона». В 1938 году каучук стоил уже в 50 раз меньше, чем в период «большого бума»; несмотря на временное оживление производства во время последней мировой войны, положение сегодня отнюдь не блестящее. За это время производство каучука в Машаду колебалось от 200 до 1200 килограммов в год. В самый благоприятный период, в 1938 году, это позволяло приобрести ровно половину необходимых товаров: рис, черную фасоль, сухое мясо, пули для ружей, хлопчатобумажные ткани. Без этого просто было невозможно обойтись, остальное покрывалось за счет охоты. Но, с другой стороны, оставался еще и неоплаченный кредит: деньги были взяты давно, и сумма росла вплоть до самой смерти.

Целесообразно расписать далее месячный бюджет семьи из четырех человек по данным на 1938 год. Кто хочет, может сосчитать цену на рис в золотом эквиваленте.

Необходимо добавить, что в ежегодной бюджет входит еще покупка хлопчатобумажных тканей, небольшие отрезы в 1938 году стоили от 30 до 120 мильрейсов; а также обувь – 40–60 мильрейсов за пару, шляпа – 50–60 мильрейсов и, наконец, иголки, кнопки, нитки, медикаменты, потребление которых поражает. Например, таблетка хинина (каждому члену семьи нужно было принимать по одной в день) или аспирина стоила 1 мильрейс. Вспомним, что при этом в Машаду в самое благоприятное время года (хороший урожай каучука собирают с апреля по сентябрь, а в сезон дождей лес становился непроходимым) можно было заработать 2400 мильрейсов (в 1936 году в Манаусе fina продавали по 4 мильрейса за килограмм, половину прибыли получал производитель). Если у серингейро нет детей, если он ест только то, что добывает на охоте, сам делает в свободное от работы время муку из маниоки, получается, что он тратит на пищу минимум денег, и поэтому еще как-то может существовать.

Сколько бы ни было у него на счете, «патрон» боялся банкротства, грозящего ему в том случае, если его «клиенты» сбегут, не выплатив предоставленный кредит. Вооруженный бригадир должен был следить за рекой. Вскоре после того, как я уехал от племени тупи-кавахиб, на реке произошла одна странная встреча. Это было самое яркое впечатление от каучуковых зарослей. Далее я привожу отрывок из своего путевого дневника – запись сделана 3 декабря 1938 года:

Около 10 часов, пасмурно и влажно. Навстречу нашим пирогам шла маленькая моторная лодка, ее вел худой мужчина, с ним были его жена – дородная мулатка с вьющимися волосами и ребенок, примерно десяти лет. Они очень утомлены, женщина с трудом говорит, плачет. Семья возвращается домой после шестидневного путешествия к Машадиньу, им пришлось переправляться через одиннадцать водосбросов (а один из них, Джабуру, надо было обходить, перенося лодку на руках) в поисках сбежавшего с подругой должника: он взял пирогу, документы, немного денег у aviação, купил билет и заявил, что «товар стоит слишком дорого, и у него нет возможности платить по счетам». Рабочие, трудившиеся у compadre Гаэтано, были очень ответственными, эта ситуация их взволновала, и они отправились на поиски беглеца, чтобы догнать его и отдать в распоряжение «патрона». У них была двустволка.

Двустволкой местные жители называют карабин, как правило, это «винчестер» сорок четвертого калибра, его берут с собой на охоту, а также используют для других целей.

Несколько недель спустя неподалеку от устья двух рек – Машаду и Мадейра, на двери магазина «Calama Limitada» я заметил следующее объявление:

Ниже было и другое объявление:

На самом деле, болезнь и нищета у местных жителей уже вошли в привычку, однако жизнь в серингале не всегда была так ужасна. Хотя, без сомнения, давно прошли те времена, когда высокие цены на каучук позволяли строить в слиянии рек деревянные хижины, в которых размещались шумные игорные дома, где серингейро мог просадить за ночь все свое состояние, заработанное за несколько лет, а на следующий день все начать сначала – попросить в долг у aviação, или у сочувствующего патрона. Я видел одно из таких разрушенных заведений, некогда называвшееся «Ватикан», теперь от былого великолепия осталось одно название. Раньше туда приходили по воскресеньям сборщики каучука, надев шелковый полосатый костюм, шляпу, лакированные ботинки, слушали виртуозов, которые исполняли мелодию, стреляя из револьверов разного калибра. Но теперь в серингале никто не может купить себе роскошного полосатого костюма. Здешней жизни придают сомнительный шарм молодые женщины, которые занимают крайне ненадежное положение сожительниц серенгейрос. Такие отношения называют здесь «casar na igreja verde», что буквально переводится «вступать в брак в зеленой церкви». Этих женщин называют «женский народ» – «mulherada», в складчину они организуют танцы, вносят по пять мильрейсов, или немного кофе и сахара, или предоставляют свой барак, более просторный, чем другие, и огни в нем горят всю ночь. На праздник эти дамы надевают легкие платья, подкрашиваются, делают прически, и при входе целуют руку хозяевам дома. Они используют косметику, чтобы казаться не столько красивыми, сколько здоровыми. Под румянами и пудрой прячутся следы оспы, чахотки и малярии. Они живут со своими мужчинами в бараках серингейро. Обычно растрепанные, одетые в лохмотья, этим вечером они наряжаются. А ведь в бальном платье и в туфлях на высоком каблуке им нужно пройти несколько километров по грязным лесным тропинкам. Тем не менее ночью они прихорашиваются, умываются, подбирают одежду и отправляются в путь, мокнут, скользят по жутким лужам, дождь шел целый день. Какой поразительный контраст между этими робкими проявлениями цивилизации и ужасающей действительностью, ждущей за дверью барака!