Лэшер - Энн Райс

Лэшер по-прежнему ел только мягкую пищу, но истинноевожделение питал исключительно к материнскому молоку. Прочую еду он потребляллишь потому, что на этом настаивала Роуан. Она утверждала, что его организмнуждается в различных питательных веществах. Пытаясь разобраться в причинахнедомогания, Роуан задавалась вопросом, не были ли они связаны с кормлениеммолоком. Из своей врачебной практики она знала, что кормящие матери зачастуюиспытывали такие неприятные ощущения, как тупые боли и рези, которые снекоторых пор начались у нее.

Роуан попросила Лэшера рассказать ей о тех далеких временах,когда на свете еще не было Мэйфейрских ведьм — о самых древних событияхпрошлого, которые он только мог припомнить. И тогда он заговорил о хаосе, некомбеспросветном и беспредельном мраке, в котором ему довелось долго блуждать,когда у него не было организованной памяти. Он говорил, что стал ощущать себяличностью только начиная с…

— Сюзанны, — подсказала она.

Прежде чем подтвердить это утверждение, Лэшер окинул ееотсутствующим взглядом. Потом его будто прорвало, и он принялся нараспевперечислять одно за другим имена, словно раскручивать клубок ниток: Сюзанна,Дебора, Шарлотта, Жанна Луиза, Анжелика, Мари-Клодетт, Маргарита, Кэтрин,Джулиен, Мэри-Бет, Стелла, Анта, Дейрдре, Роуан!

На следующий день они вместе отправились в местное отделениешвейцарского банка, где Роуан перевела на свое имя очередную сумму денег,направив ее по сложному пути — в одном случае через Рим, в другом — черезБразилию. Немалую услугу оказал ей управляющий банком, порекомендовавюридическую контору, в которой Роуан оформила свое завещание. Лэшер, терпеливонаблюдая за ней со стороны, слышал, какие она делала в связи с этимраспоряжения. Как выяснилось, Майклу она отписала в пожизненное пользование домна Первой улице, а также любую часть наследства, какую он только пожелает.

— Но разве мы туда не вернемся? — удивилсяЛэшер. — Рано или поздно мы с тобой непременно будем там жить. Ты и ябудем жить в этом доме! Он не получит его навсегда.

— Однако пока это исключено. Это сейчас невозможно.Какое безумие!

Когда служащие юридической конторы отправили по электроннойпочте запрос в Новый Орлеан, полученный ответ поверг их в трепет. Сообщениеподтверждало, что Майкл Карри был жив и находился по-прежнему в Новом Орлеане,штат Луизиана, однако пребывал в тяжелом состоянии в отделении интенсивнойтерапии.

Лэшер видел, как Роуан, склонив голову, тихо заплакала.Спустя час после того, как они покинули юридическую контору, он велел ейподождать его на скамейке в парке Тюильри, а сам куда-то ушел.

Отсутствовал он недолго, а когда вернулся, держал в руке двановых паспорта. Раздобыв новые документы, они получили возможность сменитьотель и стать другими людьми. Роуан все еще не могла оправиться от потрясения ипреследовавшего ее недомогания, поэтому, стоило им перебраться в знаменитый отель«Георг V», как она, рухнув на кушетку, проспала как убитая несколько часовкряду.

Перед Роуан встало слишком много вопросов, которыепредстояло решить. Например, как организовать исследование Лэшера. Загвоздкабыла не в материальных затратах — в этом смысле никаких трудностей у нее небыло, — а в техническом оснащении. Ей требовались специальные электронныепрограммы, а также аппаратура для сканирования мозга и тому подобное, другимисловами — оборудование, с которым без помощи медицинского персонала ей было несправиться.

Они вместе вышли на улицу, чтобы купить Лэшеру тетради длязаписей. Его внешний облик преобразовывался прямо на глазах, несмотря на то,что, на первый взгляд, изменений можно было не заметить. Так, несколькоскладочек появилось на костяшках пальцев и веках, что придало его лицу болеевзрослое выражение. Ногти стали значительно жестче, хотя и оставались телесногоцвета. На лице появились первые признаки усов и бороды, которые он отпускал,несмотря на их колючесть.

Роуан постоянно записывала свои наблюдения в блокнот,маскируя их чересчур заумной медицинской терминологией. Она писала о том, чтоЛэшеру не хватает воздуха, поэтому, куда бы они ни приезжали, первым делом онбросался открывать окна. От нехватки кислорода у него даже случались приступыудушья, а во время сна голова покрывалась испариной. Родничок у него с моментарождения нисколько не уменьшился. Кроме того, он постоянно сосал материнскоемолоко, что полностью ее истощило.

На четвертый день их пребывания в Париже Роуан настояла на том,чтобы они отправились в большую центральную больницу. Поначалу Лэшерсопротивлялся, но она сумела его уговорить, вскользь заметив, что людинастолько глупы, что было бы очень забавно их провести, а именно: притворитьсямедицинским персоналом и проникнуть внутрь больницы.

Эта идея пришлась ему по вкусу.

— В подобных делах я большой мастак, — сторжественным видом заявил он, как будто в этой фразе заключался какой-тоособый смысл. С таким же достоинством и восхищением он произносил и многиепрочие фразы.

— Дорогая моя, дорогая! Жить бы нам, не трудясь и неумирая!

Иногда он просто напевал шутливые стихотворения, которыекогда-то от кого-то услышал:

Мама, мамочка моя,

Можно искупаюсь я?

Ну конечно, моя дочка,

Юбку положи на кочку,

Туда же кофту и чулки,

Но к воде не подходи!

От этого детского стишка, который в свое время рассказалаему Маргарита, равно как от ему подобных, он всегда заливался гомерическимхохотом. Когда-то Стелла научила его скороговорке: «Четыре черненькихчумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж». Теперь он любилповторять ее, с каждым разом ускоряя темп, так что под конец слова сливались вдлинную свистящую абракадабру.

Его забавляли причудливые идиомы английского языка, и Роуанстала специально подбирать для него интересные обороты речи. Когда он слышалтакие выражения, как «Throw Mamma from a window a kiss» [34], сним едва не случалась истерика. Воистину смешными казались ему приемыаллитерации, поэтому он радовался, как ребенок, когда слышал такие песенки, какэта:

Задачку задал мне король:

— Сухой, мол, вылезти изволь,

Сухой из мокрой речки!

А я на выдумку лихой,

Возьму и вылезу с ухой!

Казалось, чтобы прийти в веселое расположение духа, ему былодостаточно видеть шевелящиеся губы Роуан, с которых слетало очередноечетверостишие. Сначала Лэшер внимал ему как завороженный, а потом принималсяповторять его, словно навязчивую идею.