Три родинки на левой щеке. Часть III. Перешеек - Таня Рысевич

Рысь подняла правую руку и положила ладонь на затылок Корону. Тот, практически одновременно, повторил жест. Их лбы соприкоснулись.

Слёзы окончательно начали застилать глаза. Друзья… Ещё бы. Ведь Рысь умеет ходить по лесу, искать дорогу, добывать пищу, и тысячу других важных и полезных вещей. Не то что глупая, никчёмная сестра…

— Ты несколько раз отвечала отказом, — заметил Корон. Лина ещё могла расслышать его голос, — что изменилось?

— Белка сказала, что так будет правильно, — ответила Рысь.

Они пошли дальше. Но перед тем, как окончательно скрыться в зарослях, остановились.

— Прощайте! — крикнул издали Корон.

— До свидания! — поправила его Рысь.

* * *

Маиран остановился. В десятке шагов перед ним сидела Лина. Но пройти эти десять шагов было сложнее, чем оттопать пол-Перешейка.

Лина представляла собой олицетворение отчаянья. Она сидела, обхватив руками колени и уже даже не покачивалась. Казалось, сейчас силы её окончательно покинут, и она просто рухнет на землю.

Маиран видел, как к ней подходил Дон, но Лина прогнала огородника чуть ли не пинками и он, как ни странно, отступил. Примерно то же произошло и с Ависар. Но оставлять этот так было нельзя. Просто нельзя.

Он даже вообразить себе не мог, насколько одинокой Лина сейчас чувствует себя. Долгий изматывающий путь, Конья Горка, уход Корона. «Ты мне не нужна». Как у Корона вообще язык повернулся такое сказать? Можно было сколько угодно говорить, что Корон не в себе, что он не соображает, что говорит, но… Когда Корон это произносил, Маиран будто почувствовал, как Лине нож вонзается прямо в сердце.

Маиран сделал два шага вперёд. Нельзя. Нельзя её вот так оставлять.

Эти два шага воскресили в памяти их разговор с Линой, тот в котором она рассказывала о Марко. А потом… Бездыханное тело, пронзённое его мечом.

Маиран замер. Сейчас он всем своим существом, всем телом буквально ощущал на себе, что значит «раздираемый сомнениями». Он не мог ступить ни вперёд, ни назад, даже вздохнуть толком не мог. Это было гораздо хуже, чем то, через что он прошёл в ночь их пленения в лагере возле Хранилища. Хуже, чем первое знакомство с Фриссом.

Левая нога вдруг подогнулась, и Маиран упал бы, если бы не схватился за стоящее рядом дерево. Его сковывала противная слабость, сердце билось, как бешеное.

Он хотел сделать так, чтобы Лине стало легче. Всем сердцем желал этого. Готов был сделать что угодно. Вот только… Он понятия не имел, что надо сделать. Как понять? Как узнать, какое его действие ей навредит, а какое — поможет? Какая магия тут была бы полезна? «Вран наверняка смог бы», — отрешённо подумал Маиран, «если бы захотел. В своей жутковатой манере, но смог бы». Но он не Вран. Он никогда не понимал, что творится у людей внутри.

Чуть не зарычав вслух, преодолев слабость, он сделал ещё пару шагов. Теперь он стоял достаточно близко для разговора. Но достаточно далеко для отступления.

— Лина… — голос был будто бы чужим.

Лина подняла голову и посмотрела на него. Заплаканное красное лицо, пряди волос прилипли ко лбу. Возле левой брови назревал синяк. Но глаза были сухими. И колючими. Один неверный шаг — и она прогонит его. И снова останется одна, наедине со всем, что её снедает.

— Лина, — Маиран не знал, что сказать, и потому сказал, как есть, — я не могу смотреть, как ты… одна. Больше не могу.

Она моргнула, взгляд стал мягче. Она слушала его. И слышала.

— Я понимаю, что я… После того, что я сделал…

Что? «Не могу к тебе подойти»? «Не имею права просить прощения»? Что он мог сказать?

— Пожалуйста, подпусти к себе кого-нибудь! — взмолился Маиран. — Неважно, кого. Хоть кого-нибудь. Но не сиди так. Не будь одна… Прошу тебя… — едва слышно закончил он.

Лина долго смотрела на него. Так долго, что Маиран начал сомневаться, что она его поняла. Или, может, она сейчас всё взвешивает? Судит его?

— То, что Корон мне сказал… — убийственно спокойно начала Лина.

— Ты же знаешь, что, будь он в себе, он бы этого не сделал, — перебил Маиран. Что ж, он угадал, её грызёт именно это.

— Да, — кивнула Лина, — в нём говорит горе, — она замолчала на пару вздохов. — И я с тобой так не поступлю.

Маиран замер, пытаясь понять, что она имеет ввиду.

— То, что случилось, — Лина шмыгнула носом, — ты этого не хотел, я в это верю. Я… я знаю это. Это от тебя не зависело. Обвинять тебя в том, чего ты не хотел и что не мог предотвратить — это было бы крайне несправедливо. Более несправедливо, чем то, что сказал Корон. Он ведь, в конечном итоге всё верно сказал. Просто слова были…

— То есть как это верно? — возмутился Маиран, не успев отреагировать на первую часть её монолога.

— Я бы ничем не смогла ему помочь там, куда он направляется. Даже путь через Перешеек не научил меня жить в глуши.

— Как это «ничем не могла бы помочь»⁈ — Маиран всё ещё был возмущён до глубины души. — Ты… Ты такая… Ты лучше всех умеешь поддержать. Когда невыносимо тяжело — ты говоришь что-то, улыбаешься — и сразу становится легче. Ты будто бы убираешь все эти горы. Как можно сказать, что ты ничем не можешь помочь, когда… когда случилось что-то ужасное и все… все не в себе?

Он запнулся. Споткнулся о слабую улыбку, которая тронула губы Лины. Эта улыбка была как первый весенний луч солнца, коснувшийся огромной глыбы льда.

— Иди сюда, — Лина похлопала по земле рядом с собой.

Маиран с трепетом опустился на колени, но она потянула его за одежду и заставила сесть. А затем вдруг приподнялась, плюхнулась ему на колени и крепко обхватила руками. Маиран тоже обнял её, зарылся носом в тёмные спутанные кудри, вдохнул её запах.

— Ты дрожишь, — заметила Лина. Она уткнулась лицом ему в плечо, поэтому слова были приглушены, но он услышал. Не мог не услышать.

— Я очень боялся к тебе идти, — ответил он. Сейчас этот страх, несколько минут назад переполнявший всё его существо, становился всё менее реальным, и даже воспоминания о нём будто бы таяли.

— Боялся, что я прогоню?

— Боялся, что, если подойду, сделаю тебе хуже. И что, если не подойду, ты останешься одна.

— Похоже, это был сложный путь, — ответила Лина, как будто сразу, с полуслова, поняла, через что он прошёл, подходя к ней.

Они сидели, и глыба льда в душе всё таяла и таяла. Будто бы дышать становилось легче. Впервые