Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
– Разве она очень больна?
– Нет, так, просто хилая бабенка… Завсегда она такая была: все скрипит, все скрипит. И как это я подумаю, что она должна помереть, даже обидно сделается. Помилуйте, прожили душа в душу дельных двадцать два года, все у нас есть, деньжонок накопили пятьсот цалковых, и вдруг… Конечно, детей у нас не было, это точно, потому как она хилая, жена; ну, значит, я как есть один и останусь, как перст.
– Ты ее очень любишь?
– Как же возможно, господин, родную-то жену не любить? Вон чужих жен любят, а тут своя… Вот сижу я и думаю про жену, и так мне ее жаль сделалось, точно бы вот сам, вместо нее, умер.
Сделав короткую паузу, дворник прибавил уже другим тоном:
– А ведь она доведет меня сегодня до черного слова… да. Уж у ней такая зараза… Вот приеду в Царское, стану подходить к своей даче, а она уж в окошко узорит, что я без зонтика. Другая бы увидала и смолчала… Ну, уехал с зонтиком, а выворотился без зонтика, – ну, какая такая особенная беда? А эта нет… Войду это я, а она сейчас: «Где у тебя зонтик-то?» В первое слово… Я этак смолчу, укреплюсь, значит. А она во второй раз: «Ах ты, пьяница ты, такой-сякой… Нахлестался, видно, до того, что и зонтик потерял». Ну, тут я еще пуще укреплюсь и во второй раз смолчу… Другая бы и отстала: сорвала два раза, показала себя, и будет. Весьма довольно… Так нет!.. Она в третий на меня: «Какой ты такой есть человек?.. Бить тебя некому, пропащая башка»… Ну, уж тут я не стерплю и со всего маху обругаю что ни есть самым черным словом. И что бы вы думали, господин: доведет, сама доведет меня, а как благословлю ее, она сразу как в мох упадет. Ни-ни… Не пикнет. Ну, зачем доводить человека до греха?.. Другая бы пожалела, еще успокоила, а эта по первому разу: «Где зонтик?»
Бедный дворник мучился предвкушением неприятной семейной сцены и опять бросил фуражку на лавку.
III
Поезд подходил к Царскому Селу. По мере приближения дворником овладевало прежнее беспокойство. Фуражка на его голове начала делать судорожные движения. Мысль о зонтике выступала с новой яркостью… А там впереди и жена и неизбежное, как судьба, «черное слово». Мне сделалось даже жаль беднягу. А поезд уже сбавляет ход, скрипят тормоза, мелькают первые дачи. Дворник высунулся в окно и заглядывает на платформу, которая точно плывет навстречу нам и вот-вот врежется в поезд.
– Вот и знакомый жандар стоит, – говорит дворник. – Благоприятель… Иваном Митричем звать… Мы с ним чай вместе не одинова пивали. Обстоятельный человек…
Остановка. Публикой овладевает прежняя суматоха. Все торопятся выскочить поскорее из вагона с таким видом, точно преступники, получившие амнистию благодаря какому-нибудь «милостивому манифесту». Дворник остается на месте и выжидает. Видимо, им овладевает малодушие отдалить неприятный момент хоть на несколько мгновений. Его взгляд с особенным вниманием останавливается на пассажирах, которые проходят с зонтиками, и я уверен, что ему кажется, что все пассажиры поголовно имеют зонтики. Говорят, хромые и кривые везде видят только хромых и кривых. Наконец вагон опустел наполовину. Под окном мелькает жандармская форма. Дворник в последний раз встряхивает головой и с решимостью человека, который приготовился броситься в воду, срывается с места.
– До свидания, господин… – бросает он мне, подтягиваясь на ходу и оправляя свой дворницкий передник.
Я выхожу на площадку вагона. Дворник развязно подходит к жандарму и с напускной молодцеватостью здоровается с ним за руку.
– Ты из городу? – спрашивает жандарм.
– Из городу.
– На именины ездил?.. Ну, каково кума угощала?
– Какая там кума: зонтик потерял…
– Эк тебя угораздило!.. – возмущается жандарм.
Молодцеватость исчезает, и дворник как-то весь съеживается. Фуражка начинает опять двигаться на голове.
– Ах, братец ты мой! – журит жандарм, покачивая головой. – Нехорошо, брат. Что тебе жена-то скажет?..
В этот момент из толпы высовывается давешняя кухарка и каким-то верещащим тоном заявляет:
– Видела, своими глазами видела, как он на вокзал с зонтиком приехал… Пришел это в вагон, а зонтика и нет!..
Дворником овладевает неожиданная ярость, которая и обрушивается на ни в нем неповинную бабенку.
– А тебя спрашивают, килу? – рычит дворник. – Ах ты…
В момент, когда «черное слово» сорвалось совсем не по адресу, проходивший мимо другой жандарм молча берет дворника за шиворот и молча тащит в толпу, как узел. Дворник барахтается, что-то объясняет, но жандарм неумолим.
– Вот тебе и зонтик… – ворчит жандарм-благоприятель, передвигая свою шапку. – Не миновать мирового.
1894
Клятва Антона
I
– Барин… а барин…
– А? Что?.. – бормотал барин, зарываясь головой в подушку.
– Да они пришли, Антон Ильич… Сели в гостиной и говорят: «Не уйду, покуда своего барина не разбудишь!..» Что же я буду с ними делать?
– Какой Антон Ильич? Пожалуйста, убирайся ко всем чертям…
Будившая барина горничная сделала небольшую паузу и снова принялась повторят то же с начала, точно осенняя муха, которая с одной ноющей жалобной нотой бьется в стекло. Барин напрасно прятал свою голову, напрасно закрывал уши, напрасно угрожающе протянул руку за туфлей, защищая свое законное право выспаться, – спасенья не было.
– Они сидят в гостиной, Антон Ильич…
– А, черт возьми…
Горничная Глаша, как горничные многих старых холостяков и соломенных вдовцов, отличалась той мягкой настойчивостью, которая по праву принадлежит только женам. В синодике Глаши настоящий барин приходился по счету уже шестым, и она знала свое дело
– Послушайте, Глаша, это… это называется свинство… Который теперь час?
– Только семь пробило… Они, Антон Ильич, сначала по тротувару ходили, потом сидели на лавочке у ворот… А сейчас они в гостиной.
– Хорошо, я сейчас… Только, ради Бога, уходи.
Уходя, Глаша оглянулась, – барин уже сидел на кровати. Он даже погрозил ей кулаком, и Глаша успокоилась. Барин несколько раз встряхнул головой, издал неопределенный носовой звук и еще раз обругал Антона Ильича. Вот тоже черт принес ни свет ни заря…
Виновник этого переполоха сидел в гостиной, вернее – спрятался в старинном глубоком кресле. Это был совсем маленький человечек с моргавшими глазами, с каким-то испуганным лицом и короткими ножками. Он так и сидел в кресле, поджав под себя ноги и раскачиваясь из, стороны в сторону. Измятый костюм свидетельствовал о бессонной ночи.
– Послушай, Антон, что такое случилось? – проговорил над самым его ухом заспанный голос хозяина.
Антон посмотрел испуганно и сделал короткой ручкой такой жест, точно земной шар повернулся
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!