Альпийская фиалка - Аксель Бакунц

показался старик. Он с минуту удивленно глядел на них.

— Антон, слышишь?..

Старик заторопился к воротам, на ходу застегивая рубаху. Раздался звон колокольчика.

Давно, очень давно никто не оставлял калитку в огород открытой. Сидевший в тени теленок поднялся и осторожно вошел в еще невиданный мир, где росла вкусная, мясистая капуста.

Повозка остановилась у ворот. Из повозки вылез высокий статный мужчина. Он обнял Зани. Антону мать показалась совсем маленькой, и он поднял ее в воздух, как перышко.

— Нани, как ты?

Поцелуй дрожащих старческих губ, словно сухой лист, коснулся щеки сына. Зани на мгновение закрыла глаза и, как ребенок, прильнула к груди Антона. И вдруг из ее глаз покатились слезы.

— Нани!..

— Да, радость моя, — ласкова улыбнулась мать.

Антону отцовский дом показался еще ниже и меньше, чем раньше, лестница — ветхой и непрочной. Выдержит ли она его?

Собрались соседи. Рушан вертелся все время, как волчок, то выскакивая на улицу, то врываясь в комнату; он все время подходил к брату и рассматривал его вещи.

— Апи, а ты постарел…

— Эх, сынок… С глазами вот только плохо, а в руках силы еще хватает…

Антон взял его за руку и подвел к лестнице. Унан стал подниматься вслед за ним. Поднялись и остальные. Отец изумленно слушал сына. Неужели он еще помнит охотника Ави?.. Вот спрашивает — часто ли бывает в селе врач, как молотят пшеницу, расспрашивает о машине.

— Апи, а когда же свет проведут? — спросил Антон.

— Что? — старик подошел ближе.

— Электричество, то, что в ущелье строят.

— Я не знаю, что строят в ущелье. Я там не бываю, — недовольно ответил отец. И откуда он все знает?.. Сейчас, должно быть, упрекает про себя отца: я, мол, сидя в городе, и то знаю, что у вас делается в ущелье. А ведь он сыну в письме об этом не писал.

Зани то и дело входила в комнату и останавливалась около окна — голова ее была занята мыслями о чае. Когда Антон обращался к ней, она отвечала ему тонким, дрожащим голосом. Если бы не сноха Межлу-ма, она бы еще долго искала сахарницу.

Пришла Наргиз и замычала у ворот. Зани, схватив немытый подойник, спустилась по лестнице, Унан последовал за ней. Когда Наргиз промычала второй раз, на ее голос из сада, задрав хвост, вышел теленок. Старики переглянулись.

Старый аист удивленно посмотрел во двор на суетящихся там людей и спрятался в гнезде. Он еще не видал такого оживления в доме. Кто этот высокий мужчина, под сапогами которого скрипят половицы?..

Соседи разошлись. Темнело. Антон начал распаковывать вещи.

— Рушан, ты пионер?

— Еще не приняли…

— Ты знаешь, где комитет?

— Это где сидит товарищ Саак?

Антон рассмеялся.

— Да, он.

— Рядом с нашей школой, — ответил Рушан, а отец добавил:

— В доме Иван-бея.

Старики разглядывали вещи Антона: подушку, мягкое одеяло, немного белья, книги, разную мелочь. Зани спрашивала себя, кем же работает в городе Антон, если у него нет даже хорошей одежды. Вдруг Антон спросил Рушана:

— Ты знаешь, где дом Иван-бея?

— Я? Конечно, знаю, — с детским самодовольством ответил мальчик. — Я и в комнаты входил. Внизу пионерский штаб, а наверху сидит товарищ Саак. Он даже раз спросил меня: «Нет ли писем от брата?» — и, обратившись к отцу, добавил: — Апи, там вот такой барабан есть!..

Рушан поднял руку, показывая рост барабана.

Ворота снова заскрипели. Вошло еще несколько человек.

Антон встретил их, обнял, одного поцеловал, остальным пожал руки.

— Что же ты, приехал, а к нам не заходишь? — обратился к Антону первый гость и добавил: — Да, брат, и ты постарел…

Рушан узнал товарища Саака.

— Почему не спите еще? — спросил он стариков. — Видишь, мамаша, каким молодцом стал сын!

— Да умереть мне за него.

— Ну, чем накормишь нас, нани? Верно, уж найдется у тебя что-нибудь повкусней.

Старушка вошла в комнату, звякнула задвижка сундука, затем, поддерживая подол передника, Зани подошла к очагу. Унан, сидя у порога, пытливо смотрел то на Антона, то на Саака и его товарищей. Иногда они говорили по-русски, а Антон чаще всех, и тогда он казался отцу чужим, словно это был совсем не тот босоногий мальчишка с исцарапанным лицом, какого он помнил. Кто его товарищи? Откуда эта дружба? Если они — его старые друзья, почему же Саак ни разу не появлялся у них?

Антон достал из кармана бумагу, и они все склонились над ней. Антон чертил карандашом, что-то говорил, а Саак кивал головой. Унан посмотрел на шрам, прорезавший лоб Антона… Унан был на мельнице, когда ему сказали, что сын упал с дерева… «Кто он сейчас?.. Инженер или адвокат? Приезжие говорят о нем только хорошее… Сам-то он хороший, а вот эти чужие, его товарищи?.. Кто их знает?.. Все так перемешалось в мире, столько бурь пронеслось, всех раскидало по сторонам… Ни у кого ни значка, ни медали какой-нибудь, ведь и не распознаешь, кто из них начальник… Интересно, кто главнее — Саак или сын?.. Саак пришей сам, значит… А если ты начальник, зачем спрашивать, как живет народ?.. Может, Антона послали из города, чтобы тайно расследовать какое-нибудь дело?.. Должно быть, у него большая власть».

Антон рассказывал о том, что большая дорога соединит их отсталый район с железнодорожной магистралью, об использовании непроходимых лесных массивов, о каменоломнях.

Зани негромко заметила:

— Антон, самовар стынет, щепками подогрела, — но ее никто не услышал… Унан упрекнул жену:

— Видишь, план чертят. Подкинь щепок. Заняты.

Вдруг Антон заметил, что у Рушана уже слипаются глаза, но он старается не заснуть и напряженно прислушивается к беседе.

— Иди спать, Рушан, — сказал Антон.

— Мне не хочется.

Зани, воспользовавшись этим, поставила на стол самовар. Беседа прервалась. Подошли к столу. Унан сел на свое обычное место в конце стола.

— Рушан, поедешь с Антоном, если он возьмет тебя? — спросил Саак.

— Поеду, — решительно ответил Рушан, не заметив, как расширились глаза матери, которая смотрела на него из-за самовара.

— А кем ты хочешь быть?

— Милицией, — серьезно ответил мальчик.

Саак и Антон рассмеялись. Унан тоже улыбнулся, а Зани, протянувшая было руку к самоварному крану, так и застыла.

— О чем ты думаешь, не видишь разве? — сказал Унан, поворачивая кран. Стакан был полон, и вода стекала на стол. Зани смутилась, и ее сморщенное лицо от волнения стало медным.

…Было совсем поздно, когда гости ушли.

— Нани, постели мне… Апи, а ты как живешь? Волосы у тебя поседели, а сам еще крепок.

— Работа у меня не тяжелая, — ответил отец и обратился к