Римский Лабиринт - Олег Жиганков

Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть.

Откровение Иоанна Богослова, глава 13, стих 18

1798, 10 февраля, Рим

Кардинал Карло Реззонико, камерленго, или управляющий Римской церкви, тревожно вглядывался в ночную мглу над Римом с верхней палубы актуарии — точной копии римской галеры времён Пунических войн. Корабль построили для речных прогулок папы Браски, Пия VI, и сам он должен был вот-вот пожаловать на борт. Воздух над Тибром стоял холодный и сырой, и кардинал время от времени передёргивал плечами, стараясь согреться.

«И была густая тьма по всей земле Египетской три дня», — пробормотал он себе под нос. И трёх дней было бы недостаточно, чтобы спрятать сокровища Церкви. А ему предстояло сделать это за одну ночь! Конечно же, пришлось выбирать лучшее из лучшего, с болью в сердце оставляя редчайшие сокровища. Но что было делать, когда над Римом разразилась такая гроза?

Актуария, корму которой украшала фигура титана Океануса с трезубцем в руке, достигала двадцати пяти метров в длину, а высокая посадка делала корабль не только вместительным, но и удобным для речных манёвров: гребцам, располагавшимся высоко над водой, не надо было широко расставлять вёсла, как на обычных галерах, поскольку они использовали силу рычага. Несколько часов назад, как только над Римом сгустились сумерки и туман, корабль почти бесшумно проплыл через городские кварталы и опустил якоря на самом изгибе реки у городской окраины.

Кардинал бросил взгляд на сходни, перекинутые с нижней палубы корабля в едва заметное отверстие в высоком, заросшем деревьями и кустарником склоне берега. Если бы не тусклый свет, льющийся из глубины пещеры, её вряд ли можно было заметить. Свет то появлялся, то исчезал, будто сигнализируя кому-то. Кардинал Реззонико знал, что это происходит оттого, что проход то и дело загораживают своими широкими спинами носильщики, перетаскивающие с корабля тяжёлые сундуки. Им приходилось кланяться, чтобы войти в жерло туннеля. Кардиналу были слышны шаги грузчиков — гребцов актуарии, — слышно было даже их тяжёлое после четырёх часов работы дыхание. Но голосов не было — они получили строгие указания работать молча, не переговариваясь. Это было нелегко для тридцати здоровых и весёлых итальянцев, которые привыкли болтать без умолку, даже работая вёслами.

Но они знали, что с корабля, и с берега, и из глубины пещеры за ними пристально следят швейцарские гвардейцы, которые могут хорошенько поддать под бок тяжёлой деревянной ручкой алебарды или стукнуть по спине плоской стороной меча. К тому же папа Браски лично обещал им щедрую награду за труды и молчание. Им было сказано, что в тяжёлых, закрытых сундуках, которые они тащили по коридору, а затем располагали вдоль стен огромного круглого зала, находятся книги — им даже показали какие-то книги, открыв один из ящиков. Но бряцание, которое раздавалось из большей части сундуков, а также их вес выдавали их истинное содержимое. Впрочем, говорить они об этом, как и ни о чём другом, не могли, а потому только обменивались многозначительными взглядами и хотели поскорее закончить работу и убраться домой, подальше от этих мрачных стен и грозных сводов подземелья.

«Но где же застрял Браски?» — думал кардинал, вглядываясь, вслушиваясь в осязаемую речную тьму.

Он недолюбливал папу, считая его во многом ответственным за те катастрофы, что постигли Церковь в последнее время. Папская власть, под сенью которой некогда раболепно покоились владыки земные, находящиеся в её услужении, более не была ни грозна, ни сильна — даже у себя дома, в Италии, в Риме. Церковь, державшая некогда в своих руках суды над королями и народами, теперь сама должна была предстать на суд. И на чей! На суд этого выскочки, этого корсиканского пирата, который два года назад присвоил себе церковное имущество всей Франции, а затем во главе разбойничьей армии, которую назвал Французской республиканской, вторгся в Италию и разбил папские войска. Mali fuere Germani, pejores Itali, Hispani vero pessimi — вспомнились кардиналу слова, ставшие в Риме, пережившем в последние века немало вторжений, поговоркой: германцы были плохи, итальянцы ещё хуже, но самыми ужасными оказались испанцы. А вот теперь им надлежало ещё узнать, каково оказаться в руках французов!

Год назад папа Браски послушал совета кардинала Реззонико и запросил у Бонапарта мира. И всё было бы хорошо, если бы в декабре папа не совершил трагическую ошибку — он поверил слухам о разгроме и гибели Наполеона под Веной и, несмотря на предостережения Реззонико, поспешил расправиться с расквартированным в Риме французским посольством. В ходе этой расправы был убит и сам полномочный посол Франции в Риме — популярный французский бригадный генерал Леонар Дюфо, которого Бонапарт особенно отличал.

Наполеон, оказавшийся живым и здоровым, не замедлил на это отреагировать. Утром надёжный источник сообщил кардиналу, что французская армия движется в сторону Рима, находясь самое большее в двух днях пути от него. Во главе армии находился сам генерал Бертье — единственный гугенот во всём высшем командовании Наполеона. Это был еретик, полагающий, что папа есть сын погибели, человек греха, усевшийся на престоле в доме Божием. Ясно, почему Наполеон послал генерала-гугенота — он точно снимет с Браски его обрюзгшую голову.

А когда эта голова покатится, думал кардинал, курия будет распущена, и вся формальная власть перейдёт коллегии кардиналов. А он, кардинал Реззонико, являясь камерленго, или казначеем Церкви, займёт Седе Ваканте — пустующее место папы! Если, конечно, его собственная голова уцелеет. Но зачем французам его голова? К тому же он предпринял необходимые меры — во дворе палаццо его дожидалась небольшая армия телохранителей, с которой он отправится на юг Италии. Вряд ли Бертье станет его преследовать. Да и не вечно же французам быть у власти! Когда-нибудь они уберутся… От этих мыслей кардиналу Реззонико стало как будто немного теплее и спокойнее.

«И всё-таки, где же Браски? — спустился он с небес на тёмную палубу корабля. — Наверное, не может оторваться от неё».

Кардинал поймал себя на мысли, что вслед за Браски он сам начал говорить о ней как о человеке, как о женщине. Впрочем, к женщинам Браски так сильно не привязывался. Кардинал ухмыльнулся, вспомнив, как недавно он принёс и прочитал папе новую повесть маркиза де Сада под названием «Джульетта», в которой некая молодая женщина, придя на аудиенцию к папе, которого она называет по имени — Браски, напоминает ему о тех необузданных сексуальных фантазиях, что осуществляли, пользуясь своим высоким положением, его предшественники. Повесть заканчивалась сценой дикой оргии с Джульеттой, показавшейся Браски весьма забавной, поскольку вмещала в себя всё то, о чём сама Джульетта говорила…

Кардиналу показалось, что он слышит звук вёсел. Он вгляделся в сторону, откуда доносились звуки. Швейцарцы на палубе тоже завертели головами. Через минуту из тумана вынырнул тёмный силуэт большой лодки, и гвардейцы кинули вниз верёвки.