В свободном падении - Антон Секисов

весёлое, для беременных?» Я зачерпнул со дна ящика двадцать новых видов ручек и произнёс: «Дайте подумать». Я подумал. Ничего весёлого для беременных на ум не приходило. «Ну, или просто, что-нибудь весёлое», — сказала она, мягко улыбнувшись. Я подумал. Ничего весёлого на ум не приходило. Девушка ушла, а я вернулся к ручкам. Прошёл час, два, три… Я нагибался, вытаскивал новые ручки, рассматривал их, ища близнецов, — из 20 разных ручек, как правило, 16–18 отправлялись обратно, без пары. Новых видов ручек становится всё больше. Я начинал постепенно сходить с ума. Ручки, ручки, ручки… Ручки. Крупный пот капал с моего лба, вены вздувались, ноги ныли от усталости. А люди всё ходили и задавали вопросы. Я бегал по всему залу в поисках книжки, а потом снова возвращался к ручкам. Я снова нагибался к ящику и снова доставал их из ящиков. Мне хотелось сблевать. Я подошёл к администратору и попросил перерыв:

— Обеденный перерыв? — недоверчиво переспросил он. Ему казалось, видимо, что я не отношусь к тому типу людей, которые принимают пищу.

— Да, он самый.

— К сожалению, обед только до четырёх. Сейчас уже без пяти четыре. Ничем не могу помочь. Жди окончания смены.

— Хорошо, могу я сходить в туалет?

— Да, но только быстро.

Я спустился в туалет, аккуратно сблевал, умыл лицо и возвратился обратно. Перед глазами мелькали всполохи, возникали кружочки и квадратики. Меня ожидали ручки.

По дороге я встретил одного из стажёров, длинного и слишком улыбчивого. Он снова улыбнулся и спросил:

— Как дела?

— Кажется, сейчас умру, — сообщил я ему.

— И я, — улыбаясь, откликнулся он.

— Эй, ты чего там стоишь!? — красный и злобный, кричал через весь зал администратор.

— Я иду.

— Живее! Он тебе зарплату не заплатит, — буркнул, уходя, циплячеволосый.

Оказалось, что пока я блевал, завезли новую партию письменных принадлежностей. Я продолжил трудиться. Оставалась пара часов до конца рабочего дня, но большая часть ручек всё ещё была в ящике, и ни один ценник ещё не был наклеен. Меня колотила крупная дрожь. Руки и ноги тряслись от усталости. Пока я раскладывал ручки, люди подходили и смотрели ручки, а потом клали их куда попало, то есть в совершенно неправильные ячейки… Я глухо стонал.

Когда до конца рабочего дня оставалось полчаса, я принялся запихивать оставшиеся ручки в первые попавшиеся ячейки, подкладывая под те ручки, что уже лежали там. В 22.05 я впихнул последнюю горсть ручек в самую нижнюю ячейку и направился к кассе, чтобы сдать бейдж. Я почти ничего не соображал, только чувствовал голод и боль во всём теле. У кассы стояла пухлая девушка-стажёр — отложив на полку очки, она отирала слёзы. Перед ней стояли, доверху набитые тетрадями, пухлые ящики. Я отвернулся и прошёл мимо. Меня окликнул администратор.

— Ты куда?

— Домой, — еле звуча, откликнулся я.

— Я не понял, ты хочешь получить работу или хочешь домой? — следуя за мной, наседал циплячеволосый.

— Я хочу домой, — ответил я без раздумий.

— Ладно. Значит, ты хочешь домой и тебе плевать на то, что этой бедной девочке придётся до утра возиться с тетрадями?

— Получается, что так, — пожав плечами, я продолжал движение.

— Но она же умрёт! Она не выдержит!

Я был уже у двери.

— Погоди-ка, стажёр! — администратор настиг меня одним хищным длинноногим прыжком. — Ты ещё не закончил работу!

— Я закончил.

— Ничего подобного, — он указал рукой на кассу. Под ней томился ещё один огромный ящик с жирными маркерами, пылившийся здесь, судя по всему, не меньше месяца.

— Привыкай завершать работу до конца, — процедил он, вращая яростными глазами.

Уже в первом часу, запихнув оставшиеся ручки под стеллаж, я бросил бейдж на пол и, пройдя мимо кассы, открыл дверь и вышел на улицу.

— Жду тебя завтра, в то же время! — услышал я голос циплячеволосого диктатора за спиной.

Добравшись до дома в полуобморочном состоянии, я еле стащил с распухших ног ботинки и залез в ванную. Изучая сморщенные от воды пальцы, я размышлял о существующем положении вещей. Мысли мои были безрадостны. Неужели в таких муках трудовой человек зарабатывает себе на хлеб? Неужели это и есть настоящая взрослая жизнь, наступления которой я так нетерпеливо ожидал в детстве? Да ведь перед такой «взрослой жизнью» ад общеобразовательной школы покажется чистилищем! Нет уж, лучше быть вечным студентом: ходить без денег, на парах мирно спать или читать журнал «Эсквайр». Но безденежным студентом я быть больше не мог, и дальше профессии стали сменять одна другую с калейдоскопической стремительностью.

Кем я только не поработал за последующие два года: в глянцевом журнале — курьером, в «Детском мире» — грузчиком, экспедитором, в зоопарке — уборщиком, ряженым супергероем, в виноторговой компании — мерчендайзером, даже опустился до скотоложеской работы официанта, но нигде не сумел вынести больше месяца. Сначала я думал, что просто не создан для нормального труда — основная масса людей быстро привыкает и к ежедневному раннему пробуждению, и к рутинной многочасовой работе, я же не только не мог привыкнуть, но напротив, день ото дня чувствовал себя всё хуже. Все работы убивали, насиловали меня, сколько я ни менял их одну на другую. Но потом барабанщик Фил, являвшийся прогрессивным левым мыслителем, объяснил мне, что моя страстная тяга к перемене рабочих мест есть выражение моего стремления к социальной свободе и подсознательного протеста против подлого буржуазного миропорядка. Я, по мнению Фила, презирал капитализм, не желал становиться его частью и обрастать внутри него какими-либо социальными связями. Фил гордился мной, но сам пошёл ещё дальше — не работая никогда и нигде.

Последовательный антибуржуазный протест иссяк, когда я устроился на свою нынешнюю работу, в офис.

Вакансия подкупила меня лаконизмом: нужен сотрудник, гибкий график, конкурентная зарплата. О требованиях к соискателю и его предполагаемых обязанностях не было сказано ни слова. Заинтригованный, я позвонил.

Здание офиса находилось в непосредственной близости от Кремля, на противоположной стороне реки. Неприметное неопределённого бежево-зелёного цвета здание, потрёпанное, с выпирающими рёбрами кирпичей и стеклопакетами, плотно занавешенными жалюзи. Никакой вывески при входе не имелось. Я зашёл, подавляя внезапно подступившую к горлу тревогу. В своём кабинете меня ожидал будущий начальник: Олег Валентинович, седобородый низкорослый, почти что карлик, мужчина с крупной лысоватой головой. Он был одет экстравагантно: оранжевая рубашка, широкий галстук в горошек, пёстрые подтяжки, желтовато-белые туфли с заострёнными носами. Он энергично двигался по кабинету, много и размашисто жестикулируя и брызжа слюной, но при этом имел вид глубоко уставшего, измученного бессонницей человека. На окне громко работал портативный радиоприёмник, настроенный на «Эхо Москвы». Олег Валентинович говорил много и красноречиво, но так и не произнёс ничего конкретного