Вы замужем за психопатом? - Надин Бисмют

– Смотри-ка, дождь, – отметил Бенжамен, выйдя на балкон.

Он чиркнул спичкой и сделал первую затяжку. Оказалось, что он учится в университете в Труа-Ривьер на врача-травматолога и сейчас у него стажировка в одной монреальской клинике. Я рассказала, что мне еще два года учиться на медсестру.

– Тебе сколько лет? – поинтересовался он.

– Двадцать. А тебе?

– Двадцать пять. Но я бы тебе дал максимум семнадцать.

– Во-во. Меня и в бары-то без документов не впускают.

В этот момент на балконе появилась Мелани. Стрельнув сигаретку у Бенжамена, она бросила на меня острый взгляд: «Берем Ж! Берем Ю! Берем Л! Берем И. Что получается?»

Я потушила сигарету о затвердевшую землю в горшке с увядшим укропом и быстро ушла.

Стив тем временем рыскал по кухонным шкафам:

– Где у нас кофе?

Мадам Тротье говорила по телефону из большой комнаты. Я прямо двинулась к ней, но она продолжала разговор, меня в упор не видя. Из ее бессвязных речей я поняла, что кого-то из ее знакомых около мусорного ящика обрызгал скунс.

– Может, соку томатного, – повторяла мадам Тротье.

– Извините, – вклинилась я.

– Что, моя дорогая? – Она сощурила глаза, прикрыв рукой трубку. – Тебе еще овощей?

Кофе оказался в морозилке.

Я вернулась на кухню.

– Нашли место! – выдохнул Стив.

Пока булькал кофейник и первые капли стали стекать в стеклянный сосуд, я спросила у Стива, скоро ли мы пойдем домой. Он чмокнул меня в лоб: «Не волнуйся! Скоро!» На пороге появились Мелани с Бенжаменом. Мелани придвинулась к Стиву и стала целовать его в шею и щекотать: от всего этого ей было явно весело. Бенжамен не вынимал руки из карманов джинсов. Было видно, что его смущали ласки Мелани: все же Стив – ее старший брат!

Ну, а для меня были привычными забавы моей золовки. Одно было непонятно: и что хорошего в ней нашел Бенжамен? Я опять пошла покурить.

На самом деле курить мне не хотелось. Я разлеглась на кровати мадам Тротье. Это была кровать на водяном матраце. Интересно, о чем мадам Тротье думает перед сном, когда лежит на нем одна-одинешенька: вспоминает ли свою молодость, когда работала стюардессой, или сожалеет о своем бывшем муже? Над кроватью был установлен вентилятор с четырьмя неподвижными лопастями. За окном усиливался дождь. Откуда-то из глубины квартиры донесся полувой-полухрап мадам Тротье, напоминавший звук бракованной скрипки. И так почти всегда в гостях у мадам Тротье: или она пускает слезу, или просто засыпает на месте. Редко бывает что-то иное.

Бенжамен вошел в комнату. Увидев, что на балконе – никого, он так и застыл у балконной двери. Я закашлялась: мол, я здесь. Он подошел к кровати.

– Мелани так себя ведет, потому что завтра утром им вдвоем идти на бранч со своим отцом? – спросила я.

– Понятия не имею.

Поскольку наши пальто заняли почти всю кровать, Бенжамену пришлось сесть рядом со мной, и по кровати пошли волны. Он очень удивился, а потом сказал, что водяные матрацы вредны для позвонков. Но заботилась ли мадам Тротье о здоровье своего позвоночника? Ее храп доносился все громче и громче сквозь приоткрытую дверь, через которую просачивалось немного света. Бенжамен посмотрел на часы, затем на пол.

– Я уже год встречаюсь со Стивом, а она все путает мое имя, – вздохнула я.

Я повернулась лицом к Бенжамену. Он был плечистым, и у него был могучий затылок. Я вцепилась руками в матрац. В квартире хлопали двери, а в желудке у меня забурчало. С некоторых пор мне был известен термин для этого нежелательного явления, называется оно «борборигмы». Я положила руку на живот, чтобы было не так громко.

– Ты, наверное, есть хочешь. Супчиком-то сыта не будешь. Почему ты не ешь мяса?

– Почему? Почему? Не люблю, и все.

Он протянул руку к курткам, сваленным в кучу, и стал искать свою, но это еще больше повело кровать. Меня стало слегка укачивать, и я вспомнила, как на Рождество Мелани, выйдя со своим дубарем из спальни, объявила: «Здорово мы побултыхались!» Бенжамен порылся в карманах и достал пасхальное яйцо в позолоченной фольге. Он протянул его мне.

– У нас в клинике на этой неделе целую банку с ними выставили. Вот одно я и взял.

– Спасибо, – сказала я, разворачивая фольгу.

Скорлупа была из молочного шоколада, а начинка – сладкий желтый крем. Я разом проглотила его. Затем я скомкала упаковку и сжала ее в руке.

– Мне кажется, что Стив все еще любит свою прежнюю подружку.

Бенжамен ничего не ответил, тогда я продолжила:

– Я немного волнуюсь: а вдруг она вернется сюда на летние каникулы? Чикаго этот где находится?

– Мне кажется, это по другую сторону Великих озер.

Мне это ни о чем не говорило. Я закрыла глаза. Дождь стучал о балконную дверь. В квартире громко плакала Мелани, Стив просил ее успокоиться, а мадам Тротье и вовсе была безутешна. Я открыла глаза и уставилась на висевший на потолке вентилятор.

– Поцелуй меня, Бенжамен. Пожалуйста…

Его дыхание словно застряло в его грудной клетке. Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. Я тихонько качнулась, а он все не сводил с меня взора, а потом опять повернулся к полоске света в приоткрытой двери. Он сказал, что я ни на кого не похожа. А я перестала терзаться вопросами. И так мы сидели на водяной кровати мадам Тротье до тех пор, пока не послышались шаги в коридоре.

В то лето стали ходить настойчивые слухи о том, что все разводятся. Одни объясняли это расположением звезд, другие – исчезновением традиционных устоев, в общем, у каждого была своя версия распада любовного союза. Ужины с друзьями затягивались допоздна, обувные магазины заполнили утомленного вида девушки, что-то все время бормотавшие в свои мобильники, удлинились очереди в бары на улицах. Последнее обстоятельство побуждало жителей округи к составлению коллективных жалоб. На улице Лорье, в нескольких шагах от входа в Бар Х, дверь которого охранял здоровенный негр с гнездом из косичек на голове, стояли Бенедикта и Розали.

– Я явно переела, – сказала Бенедикта. – Три кило уж точно прибавила.

– Да ладно тебе, – прервала ее Розали.

После того, как они отучились в университете по весьма туманной специальности, которая называлась «коммуникацией», подружки потеряли друг друга из виду, но в последнее время они провели шесть совместных субботних вечеров: их объединило общее убеждение, что «все мужчины – подлецы». Однако, если, разодевшись в пух и прах, они и ходили в Бар Х, то исключительно рассчитывая на встречу, которая бы заставила пересмотреть их взгляды. Но чуда все не наступало. Бенедикте удалось затащить к себе домой некоего адвоката по имени Жан-Филипп, который, однако, во время любовного акта упорно называл ее Валерией. «Так звали твою бывшую? – не выдержала утром Бенедикта. – Она что, ушла от тебя к другому? Ты все еще переживаешь? Может, тебе сделать кофе?» Жан-Филипп пукнул под одеялом, после чего необходимость в последующих уточнениях сразу отпала. «Ой, извини, пожалуйста». Он ушел, не оставив номера телефона. Что касается Розали, она согласилась, чтобы некий Норман, который был совладельцем магазина спортивных товаров (или это был спортзал?), довез ее до дому, но, пока он вел свое сверкающее новизной «вольво», Норману позвонили на его навороченный мобильник. Завершив разговор, Норман спросил у Розали, не обидится ли она, если остаток пути ей придется проделать на такси. «Тут недалеко как раз есть стоянка, – уточнил он, притормозив на углу бульвара Мон-Руайаль и улицы Сент-Юрбен. – Тебе дать деньги?» И все же, несмотря на малоутешительные выводы, Розали с Бенедиктой не теряли надежду. «Уж лучше иметь дело с парнем, который бросает тебя среди дороги. Не отдаваться же тому, кто не в состоянии справиться со своим кишечником или не может вспомнить в постели, как тебя зовут!» – заявляла Розали. На что Бенедикта отвечала: «А мне, если честно, – наплевать, лишь бы не куковать одной в субботу вечером!» Короче, дела были так себе. Впрочем, оно бывает и хуже.